Гаевая охота. Старинный способ

От Соловьёвки тремя машинами мы направились в верховья Тилигульского лимана. В жаркое лето, какое случилось в прошлом году в Украине, прилиманные плавни и мелководная вершина обсыхают, образуя непроходимые джунгли из 3-4-метрового очерета. И когда по осени начинаются охоты, из соседнего Петровского леса устремляются в крепи кабаны и косули, где достать их совсем непросто.

Гай! Чем-то древним и загадочным веет от этого слова. Здесь, на юге, этим словом обозначают камышовые топи и плавни.

А еще гай – это шум, крик. И гаить, или гайчать – значит кричать «гай-гай», гнать с шумом. Вот и получается, что гаевая охота – это охота в камышовых зарослях.

Осуществляется она способом охвата участка плавней стрелками, где предполагается пребывание на днёвке кабаньих стад, нежащихся в грязевых ваннах или сухих кублах. Когда же стрелки занимают места на тропах и возле предполагаемых лазов, внутрь оклада заходят гайщики с собаками или без них. Они движутся на ветер и, пользуясь трещотками и колотушками, поднимают залёгших кабанов. Шуметь приходится крепко – стена камыша, как вата, поглощает все звуки. Собаки дружно гоняют, напирая на зверей и выставляя их под стрелков. Поднятые кабаны не выскакивают из камыша,  а, как правило, ходят по кругу или перемещаются попеременно из одного угла в другой.

Гаевая охота – старинный способ, известный охотникам многих стран. Много схожего с гаевой имеет тугайная охота в Средней и Малой Азии, где когда-то почти так же охотились не только на вепря и тугайского оленя, но и на тигра.

…Вблизи Лисьей балки мы сделали остановку – Тарас Афанасьевич, распорядитель охоты, решил провести здесь инструктаж команды. Всего нас оказалось восемь стрелков, десять гайщиков да шесть собак. Начальник хозяйства назвал всех поименно, и наконец мы смогли получше разглядеть друг друга. Двоих мы уже знали: егеря Самсон и Василий провели прошлый вечер с нами. За ужином, употребив горилки с перцем, они нам наперебой описывали страсти гаевой охоты, не забывая, само собой, прихвастнуть. Самсон егерствует давно, с советских времен, Василь – поменьше, лет восемь, и нынешним своим занятием обязан Самсону. Как и большинство гайщиков, на охоту они ружей с собой не берут: некогда там с ними управляться, только мешают. Крупные кабаны из-под гонцов всегда уходят, а мелочь, которую собаки растянут, и ножом отколоть можно. Стрелять всё равно нельзя: когда псы подсвинка облепят, настоящая куча-мала получается.

Мы попросили показать, чем же они подсвинков откалывают. Когда показали – мы ахнули! У Самсона – сабля не сабля, обрубок какой-то. Но рукоять и клинок настоящие, лезвие хорошо оправлено, а конец обоюдоостро заточен. У Василя – настоящий кинжал кавказского типа.

Тарас Афанасьевич вычертил план обхода, разбив его на три части. Мы заняли указанные номера. Начиналось трепетное ожидание. Стоять на номере в камышах – далеко не то же самое, что в лесу. Там спиной чувствуешь дерево, вроде как надёжа и опора. В камышах невольно начинаешь оглядываться: шелохнулась на стебле пичуга – рука сама переводит предохранитель на красную отметину. Но когда увидишь, услышишь или просто почувствуешь реального зверя, то охотничий азарт стирает в сознании чувство опасности.

Прошло уже более получаса, а сигнала гайщикам к работе всё не было. Между тем откуда ни возьмись возникли лёгкие вихри. Очерет зашумел и закачался, ухудшилась слышимость. Через ручей прошмыгнула огненно-рыжая лиса. Мягко и бесшумно. Наконец прогудело вдалеке.

И пошло: «Гай, гай, ищи, вот-вот…» Зазвучали трещотки, в их треск вплелись гулкие удары колотушек. Голоса гайщиков то взлетали над макушками очерета, то снова гасли… Я хорошо представил себе положение гайщиков. В густых зарослях неопытному человеку затеряться – раз плюнуть. Стебли приходится раздвигать руками, чтобы хоть как-то протиснуться. Порой макушки камышин сходятся над головой так плотно, что неба не видно.

От закрайка очерета стало доноситься хлопанье крыльев. Фазаны! Ох, не вовремя взметнулись они над гайщиками и собаками. Мне подумалось: раз столько фазанов, то кабанов в этом углу нет. Это оказалось сущей правдой.

Стрелки снялись с номеров, оставшиеся гайщики и собаки могли отдышаться, пока мы обходили «мотню» и «тянули фланги». Когда продирались на новые места, вокруг нас всё трещало и скрипело. Но шли под ветром и надеялись, что шумящий очерет все поглотит и скроет. Ружьё приходилось держать вертикально, если наперевес, то повернуться в нужном направлении невозможно. Где-то там, в «мотне», детинец, кабанье кубло. Вокруг много следов, лёжки, купалки.

В нос ударял резкий запах кабаньей мочи. Мне уже доводилось охотиться на кабана в камышовых низинах, но в такой тесноте – никогда. В голову навязчиво лезли нехорошие мысли.

Начался гон, разом взревели гончаки, с подвывом басили, постепенно переходя на хрип. Злоба у них была жуткая. Таких голосов не услышишь ни по зайцу, ни по лисе, разве что по волку. Прозвучала пара выстрелов. Но по тому, что собаки не смолкли, а еще пуще ярились, стало ясно – выстрелы подазартили псов.

Подумав, что, если придётся стрелять через камыш, ожевальные пули могут дать отклонение, я быстро поменял их на латунные со свинцовыми поясками. Лай собак и храпы секача стали продвигаться в нашем направлении. В этот дикий содом неожиданно ворвался отчаянный и полный страданий визг. Секач почти незаметным движением рыла, словно янычар ятаганом, распорол одну из собак чуть не надвое. Вепрь неторопко шёл на стрелков, вертясь, делая рылом кинжальные выпады в сторону наглеющих псов. На всех собаках уже были кровавые метки.

На правом крыле две собаки добрались до свиньи с подсвинками и поросятами. Туда перемещался основной гомон. По звукам, долетавшим до меня, можно было догадаться, что псы ухватили кабанчика и держат, не пуская вслед петлявшей свинье. Лай на время затих, визжал только поросёнок. Собаки рычали и хрипели, упираясь и терзая сеголетка. Вскоре он затих, а гайщик метал собак дальше по кабаньим тропам: «Пошел, ищи, ищи! Так его…»

Обстановка в нашем углу тоже поменялась. Псы явно устали и делали передышки, хотя это было выгоднее секачу, чем им. Вепрь был достаточно опытен, и инстинкт толкал его в сторону. Но стоило ему свернуть туда, как на его пути опять вставал орущий человек, а собаки подступали вплотную. При одной из таких передышек секач резко развернулся к флангу, а бросившийся за ним гончак проскочил вперед. Кабан остановился, крутнулся, и собака оказалась вровень с его пятаком. Увернуться она не смогла, секач поддел её в подбрюшье и, отбросив в сторону, спокойно ушёл от преследования.

Я терял терпение, чувствуя, что теснимый противник вдруг исчез, растворился. А «детинец», где моталось взад-вперед стадо свиней, отозвался выстрелом. Сперва подумал, что стреляли по «исчезнувшему» секачу, и уже собрался размять ноги, но впереди, немного левее, услышал едва уловимый хруст сминаемой очеретины. Я старался уразуметь, чем вызван этот хруст, но он не повторялся, и я готов был отнести его к категории мнимых, как вдруг заметил возникшую разницу в цветовой гамме очерета. В месте, где родился и пропал звук, заросли подёрнулись тёмным фоном, будто кто-то занавеску задвинул. И хоть никаких шевелений не было, понял, что передо мной стоит вепрь.

Я различал пятно и не более. Кабан, стерев собак, отстаивался. Но как этот крупный зверь мог так тихо подойти? Времени на размышление не оставалось. До кабана рукой подать, не более пятнадцати метров. Размытость силуэта лишала меня возможности произвести выстрел по месту. Я колебался. Секач сам помог решить проблему. Пока я выбирал место, куда бы посадить мушку, он сделал пару коротких шажков, обозначив тем самым свои габариты. Я послал пулю в точку, где, как мне казалось, должна располагаться лопатка. Пуля косой прошла по камышу и, наткнувшись на плотное препятствие, тупо чмокнула. Секач рявкнул от боли и страха. Но не упал, а ломанулся в сторону одного из стрелков – доктора. О втором выстреле не могло быть и речи – зверь исчез в доли секунды. Было слышно, как трещат и ломаются заросли под его напором. Доктор, конечно, слышал и мой выстрел, и катившуюся на него лавину. Через несколько минут прозвучал его торопливый дуплет, и довольный компаньон изрек: «Готов!»

Осмотрев место стрельбы, я предположил, что пуля нанесла кабану тяжелую рану – судя по всему, она пробила лёгкие, но остальное разобрать пока не представлялось возможным. Исследуя кровяной след, добрался до соседнего номера. Секач, похожий на копну слежавшегося сена, лежал, подогнув передние ноги и подперев рылом кочку. Поодаль наш милейший док расплывался в широченной улыбке и готовился позировать. Я пожал ему руку, поздравил с полем и хорошим выстрелом. От кабана валил пар. Его высокая чёрная с проседью холка походила на подстриженную гриву крепкого першерона. Клыки – грозное оружие, убедительный фактор силы – были в крови. Мы любовались трофеем и обсуждали, как его лучше тащить. Самсон, мотая своим клинком, успокоил нас, сказав, что он только надёргает щетины на «кивочки» и пойдёт за подмогой.

А дальше произошло невообразимое… Позднее никто из нас не смог объяснить причину проявленной нами беспечности, любой мало-мальски обстрелянный охотник выполнит это неписаное правило автоматически и в первую очередь убедится, что зверь мёртв. Как оказалось, ни док, ни егерь не удосужились в этом удостовериться. На поведение гончака мы тоже не обратили внимания, хотя он, зализывая раны, всё время поглядывал на кабанью тушу и рычал. Самсон даже прикрикнул на собаку. Он спокойно дёргал с хребта щетину, собирая её в пучок. В какой-то момент пёс метнулся к кабану и вцепился тому в промежность.

В следующий миг покойник ожил. Лежавший без видимых признаков жизни секач вскочил так резво, что ошалевший от неожиданности Самсон, чтобы не оказаться под клыками и удержаться на ногах, выпустил из рук пук надёрганной щетины и машинально ухватился за его лохматый хребет. Гончак ослабил хватку, и кабан, хрипя, помчался в заросли, унося от нас насмерть перепуганного егеря. Левой рукой тот держался за вздыбленную холку, а правой через хребет, словно клешней, впился в щетину, лёжа грудью на туше и волоча ноги по земле. Побелевший, с вылезшими из орбит глазами, он глядел на нас подбрасываемый кабаном в такт бега и, будучи в полном ступоре, только шамкал ртом, как выброшенная на берег рыба. Это было сенсационное и одновременно жуткое родео.

Пуля Полева, пущенная доктором, попала не в лоб кабана, как показалось, а в рыло пониже левого глаза. Будучи ожевальной и достаточно мягкой, она срикошетила и, разрубив кожу и веко над левым глазом, нанесла на встречном движении оглушающий удар, не причинив вреда центральной нервной системе.

Бег секача не был таким стремительным, какой бывает у скрывающегося от опасности зверя. Силы покидали его. Когда кабан с гайщиком на хребте вломился в очерет и стебли начали хлестать Самсона, он расступорился и заорал так ошалело и дико, что замедливший было бег зверь, клацая клыками, бросился по тропе вскачь.

Нашли мы Самсона недалеко от закрайка плавней. Он уже оклемался и даже хорохорился. Выхватил клинок и порывался на «откол» секача, который прокатил его на себе не менее полутора сотен метров. Герой дня стоял весь в крови, но это была кабанья кровь. Из всех его травм кровоточили лишь порезы от стеблей очерета на шее и тыльной стороне кистей. Убедившись, что с ним всё в порядке, мы с доктором поспешили на лай. Собаки держали кабана на месте, да и он сам уже выдохся. Я вышел к нему со стороны повреждённого глаза, поэтому он меня не видел. Медлить не стал, и блондо легла точно под ухо.

Итоги нашего гая оказались вполне пристойными: секач тянул на два с небольшим центнера, взяли ещё хорошего подсвинка и сеголетка.

Не стану в подробностях описывать, что творилось на базе, но когда был изжарен сеголеток и начался дружеский ужин – места унынию не осталось. В центре внимания был, конечно же, Самсон.

К своему величественному имени отныне он добавил и несколько романтических: «ковбой», «всадник без головы», «укротитель» и другие. Но среди разнообразия шуток и подколок особо ценными были предложения прагматического характера. Так, Василь предложил в счет морального ущерба, причинённого кабаном личности Самсона, сброситься на прижизненный ему памятник «Самсон, раздирающий пасть вепрю» и установить его перед въездом на охотбазу.

На наших глазах Самсон становился местной (а может, и не только) знаменитостью, но вот почему-то сфотографироваться верхом на секаче не пожелал – наотрез отказался, как ни уговаривали.

Иван Касаткин

В оружейный магазин Охотничий двор поступили образцы охотничьих рогов производства "Мастерской духовых музыкальных инструментов В.Головешко и П.Чукавина", основным направлением деятельности которой является воспроизводство традиционных, русских охотничьих рогов коленом "Козья нога" (большой-рог доезжачего и малый-рог выжлятника) и полумесяцем (рог борзятника), применяемых на комплектных, псовых охотах в отьезжих полях прадедами и дедами нашими.

Адрес магазина:  г. Москва, Мичуринский проспект, дом 7.

Русские охотничьи рога в оружейной магазине Охотничий двор >>