Было это лет двадцать назад на юге Приморья, в ту придавленную первыми осенними морозами пору, когда снега еще не видно, но он уже во всем чувствуется. Мы охотились загоном на косуль в старом дубовом лесу, покрывавшем невысокие пологие сопки. |
Было это лет двадцать назад на юге Приморья, в ту придавленную первыми осенними морозами пору, когда снега еще не видно, но он уже во всем чувствуется. Мы охотились загоном на косуль в старом дубовом лесу, покрывавшем невысокие пологие сопки.
Часов в десять утра я вышел на макушку горы, и в эти же минуты из-за туч показалось солнце. Оно так ярко высветило бывшие до этого сумрачными горные лесные дали, что я невольно залюбовался ими и присел на камень. Вокруг было тихо и торжественно, таял иней, мягко увлажняя сухой лист и насыщая пряностью воздух.
План коллективной охоты согнал меня с моего камня – подходило время загона, к которому я уже должен был сидеть в седловинке небольшого перевальчика с лесным прогалом и ждать потревоженных моими товарищами косуль. До него было метров пятьсот.
Я старался идти почти бесшумно, но быстро, издали рассматривая тот перевальчик и подыскивая на нем удобную для засады точку. В какое-то мгновение, что-то неведомое, непонятное, но властное и жуткое пронзило меня и остановило. Все мои чувства обострились до предела, в том числе и то особое, шестое, которое вырабатывается у людей, часто и подолгу бывающих в лесах один на один с природой, и стал осторожно осматриваться.
Внизу в распадке заметил табунок мирно пасущихся изюбров, но под сердцем продолжал прерывисто и тревожно звенеть колокольчик инстинктивной тревоги, и я не задержался взглядом на тех изюбрах…
И вот оно! Рядом! Жуткое!
Не далее чем в пятнадцати метрах от меня стоял тигр, боком ко мне, но смотрел, тяжело и зло опустив голову, на меня. Я отчетливо видел затейливы черно-бело-рыжий "рисунок" его головы, янтарные с прозеленью глаза, разлет жестких белых усов, нервно подрагивающую нижнюю губу, резкие черные ремни полосатости на рыжих боках, в напряжении извивающийся кончик хвоста.
Потом до меня дошел тихий, глубокий, басовитый рык зверя – будто где-то глубоко-глубоко под землей катали каменные глыбы. Я даже почувствовал дрожь в ногах, но не понял – от страха или от "катания каменных глыб".
Тигр, судя по всему, скрадывал изюбров и меня почуял тоже неожиданно. Может, в то же самое, меня остановившее, мгновение. Я испортил ему охоту, и его злоба была, конечно, не беспричинна.
У меня был карабин без выбрасывателя, гильзы я выталкивал из патронника шомполом, а потому выстрел ,если бы в нем оказалась необходимость, мог быть только один. Я прижался спиной к дуплистому дубу и приложился к карабину, на всякий случай, для успокоения – мушка так прыгала, что о точности выстрела не могло быть и речи. И застыл, пожирая тигра глазами.
А тот с величавостью могущественного восточного махараджи медленно развернулся на 180 градусов и тихо пошел назад, в гору. Почему – не знаю. Понял ли, что охота испорчена, или не хотел со мной связываться. Шел, печатая свои бесшумные шаги, и, покачивая головой, бросал на меня свои сердитые взгляды, хвост его непрерывно извивался. А я весь трясся и не мог отвести от него глаз.
На макушке горы тигр остановился, повернул ко мне гордо поднятую голову и несколько раз отрывисто рыкнул. И как сквозь землю провалился.
Так давно это было, а закрою глаза – и вижу того тигра в двух застывших "стоп-кадрах": когда я его только что заметил, и когда он рыкал на макушке горы. Можно ли забыть это!
С. Кучеренко