Мы, находясь на природе, не пытаемся, что-то специально запомнить, но помним все, потому что объем, и глубина нашей памяти зависят от нашего эмоционального состояния. Город со своей, порой гениальной творческой индустрией: театр, телевидение, книги, журналы… не может создать человеку ту высоту эмоционального состояния, что дает природа. Ведь город во всех своих творческих постулатах показывает нам, хоть порой и яркую, интересную, насыщенную, но все же чужую жизнь. Человек же ощущает большие, настоящие эмоции только при соучастии, а не от пустого сопереживания. Мне и моим друзьям их сполна дает природа, прекрасней и совершенней которой ничего нет, и она лучший в мире воспитатель! И в нашей памяти остаются навсегда созвездия ярких впечатлений, где огромное место занимает удивительный мир охоты и рыбалки! |
Мы, находясь на природе, не пытаемся, что-то специально запомнить, но помним все, потому что объем, и глубина нашей памяти зависят от нашего эмоционального состояния. Город со своей, порой гениальной творческой индустрией: театр, телевидение, книги, журналы… не может создать человеку ту высоту эмоционального состояния, что дает природа. Ведь город во всех своих творческих постулатах показывает нам, хоть порой и яркую, интересную, насыщенную, но все же чужую жизнь. Человек же ощущает большие, настоящие эмоции только при соучастии, а не от пустого сопереживания. Мне и моим друзьям их сполна дает природа, прекрасней и совершенней которой ничего нет, и она лучший в мире воспитатель! И в нашей памяти остаются навсегда созвездия ярких впечатлений, где огромное место занимает удивительный мир охоты и рыбалки!
Деревенька Кононово, куда мы приезжаем каждую весну на гусиную охоту, затерялась в полях. Она издали ничем не отличается от давно заброшенных маленьких деревушек — хуторов, что чернеют в округе. Может только целыми стеклами в высоких окнах, дымком над трубами пахнущим рыбником, да веселыми прозрачными парниками. Жива деревенька двумя дворами; в одном проживает охотник дед Алфей с супругой Фаиной, а в другом, где мы на постое, рыбак Виктор с Ниной. Все они пенсионеры. Алфей уже не охотиться, а Виктор, мы по его просьбе называем Виталий, рыбкой нас всех балует.
С речек Уфтюги и Шовеньги он приносит сорогу, ельцов, окуней и щук, а бывает и нельмушку — так ласково здесь называют, по-видимому, сига. Когда рыбы ловится много, Виталий ее коптит, Нина готовит рыбник и гостинец, пакет рыбы, преподносится соседям. В царстве Алфея рыбу любят все, но особенно коты. Наевшись у себя, они приходят к нам во двор, где им выделяется по гостевой рыбке и еще по одной, две они обязательно воруют. Им прощается.
После обжорства коты, с круглыми животами, с чешуей на боках греются на теплых деревянных постройках под лучами майского солнышка, равнодушно созерцая, как над ними пролетают гуси, вкус которых они давно забыли. Нас же московских охотников каждая стая волнует и дарит надежду — пошла птица будет охота. Правда ее результат, для нас, в меньшей степени зависит от интенсивности пролета, а в большей оттого, что мешают охотиться. Вологодские охотники стреляют картечью по всем налетающим стаям и, конечно же, для такой охоты им важен валовый пролет гусей, который длится 3 — 4 дня. И обычно получалось так, что выбранное нами, заранее, самое удачное место, где рылись окопы, создавалась маскировка, и выставлялись профиля, работало тем хуже, чем удачнее оно было. Там собиралось больше охотников затаившихся с картечью вокруг нас по кустам и канавам.
Мы пришли к выводу, что соединить два благоприятных фактора: основной пролет и "чтоб не мешали" нам ни когда не удастся, и выбрали второе. В эту весну, намеренно, пропустив майские праздники, мы приехали на пятый день после открытия охоты. Признаться, была еще надежда на то, что основной пролет не кончился, ведь до последних дней апрель был холодным. Надежда — отсроченное разочарование. Дорога перед Кононовым проходит вдоль полей, и мы тщетно пытались высмотреть хоть одну стаю — гусей не было. Ни на светлом жнивье, которое они любят, ни на темной пашне, ни на позеленевших лугах.
Егерь, Николай Масенков, словно печать поставил под наше разочарование — "Что ж вы припозднились, — весь гусь прошел". Обидно, хоть в Москву возвращайся. А ведь раньше, в день приезда, обычно накануне открытия охоты, мы всегда искали самое гусиное поле и рыли окопы. В небе стоял постоянный гомон пролетающих гусей, много их сидело и на земле, и еще садились. Все это волновало, радовало и дарило уверенность в удаче. Я постоянно откладывал лопату и хватался за фотоаппарат. Глядя в телеобъектив, наводил резкость, то на одну группу гусей, то на другую. Наблюдал, любовался ими и фотографировал. Меня особенно разрывала страсть предвкушения, когда гуси, никем не пуганные, а сами по себе поднимались с земли и на бреющем полете кружили, ища новое место для посадки. Вот бы так завтра налетели. А сейчас поля и небо без гусей и рыть окопы желания не было. Да и где рыть — то? Пролетит вдалеке стайка, а следующая у другого горизонта. Но охотиться надо, раз приехали, и мы с Василичем выбрали самый упрощенный вариант. Рядом с домом поле со жнивьем вспахали, но оставили в его центре валики соломы. Вечером, пока Нина готовила ужин, мы сделали там скрадки и выставили профиля. Утреннюю зорю отохотимся, а там видно будет.
Первый вечер для нас всегда праздник общения — дружеское застолье. Нам есть, что рассказать друг другу — год не виделись. Стол плотно заставлен как покупной, так и милой домашней закуской: солеными рыжиками, помидорами и огурцами, шпигом, горячей вареной картошкой, на которую наброшены кружева золотистого жареного лука. Поскольку ни от одного тоста отказаться невозможно, да и неприлично, то по этой причине я вожу с собой двадцатиграммовую стопку — наливай хоть до краев — только аппетит разгорается. Мои же компаньоны хлоп, хлоп, хлоп серию обычных стопок и навеселе.
Василича все больше тянет на сало, украинские песни и воспоминания о поездках в теплые страны, а Виталий, тарелку в сторону, расплывется в доброжелательной улыбке и в надежде докопаться до истины, все рассказывает и рассказывает бывалые и небывалые истории — только слушай. Иду, говорит, как — то из соседней деревни через поле домой. От нас тут недалеко Харовск, тектонический разлом, в общем, аномалия и тарелки летают, чаще, чем ходят автобусы. Смеркалось, иду и вижу, в метрах трехстах от тропинки сидят гуси и тихонько гогочут. И вдруг над ними как засияет, засверкает и ярким лучом всю стаю как высветит. Гуси шеи вытянули, головы подняли, замерли и смотрят наверх и слушают — интеллектуалы. Обидно мне стало — я представитель человечества и в стороне, а у них праздник — встреча братьев по разуму. Эх, — наливай.
Ясный, холодный рассвет порадовал нас тетеревами. Они токовали метрах в четырехстах от наших скрадков на зеленом поле. Мощный светосильный бинокль четко вырисовывал красивейших птиц русских полей. Выделялся токовик, распушенный до шара черно — белый франт, он танцевал без остановок в экстазном упоении, видимо сознавая, что на него смотрят сородичи, его оценивают, ему подражают. Другие петухи больше наблюдали и как прилежные ученики повторяли движения главного учителя. Никаких драк и даже контактов все косачи находились на почтительном удалении друг от друга и их выступления носили чисто показательный, ритуальный характер. Ведь тетерки уже сидят в гнездах и петухи никак не могут выйти из любовного состояния.
Я уж планировал завтра пофотографировать тетеревов, потому что гусь для нас сейчас фатальный субъект, инфаркт, изжога. Поэтому, мы в удачу дружно не верили, первую стаю гусей прозевали, не спрятались, и они свернули. Гусь одиночка неожиданно садится в сотне метров от профилей. Я долго маню, он не выдерживает и летит, не набирая высоты к нам. Встретили — один есть. Жить становится интереснее. Да и что печалиться, когда вокруг небывалое торжество весны: поют жаворонки, кричат чибисы, беспокойные турухтаны постоянно перелетают с место на место. Улюлюкая, планирует большой кроншнеп, в эти мгновения, в профиль, он похож на маленького птеродактиля. Мне очень нравится, когда кроншнеп садится, по инерции пробегая несколько шагов с приподнятыми крыльями, и только потом, остановившись, начинает их аккуратно складывать, как девчонка зонтик.
У нас скрадки рядом, Василич наблюдает за одной стороной, а я за другой. Налетает стая со стороны Василича — я стреляю первым — мимо. А мог бы подпустить ближе — не выдержал. Скоро солнце стало припекать, тетерева попрятались в прохладный лес, гуси не летали. Уютная солома и трели жаворонков располагали ко сну, но мы решили не расслабляться и идти домой, тем более Виталий должен принести березовый сок, а Нина приготовить жареную картошку к соленым рыжикам.
Следующим утром, на рассвете, мы уже в скрадках. Из одной налетевшей на нас стаи мы как — то удачно выбили сразу трех гусей — два упали метрах в семидесяти, а один не ближе трехсот. Я пошел за дальним, не сводя глаз с ориентира, а Василич за теми, что рядом. Пашня подсохла, и идти было легко. Я нашел гуся быстро — он упал на открытом месте невдалеке от густого низинного мелколесья. Это был матерый белолобик, по весу далеко выше среднего. Возвращаюсь, а у Василича один гусь!
Оказалось, Александр Васильевич побежал за подранком, догнал его и пока он возвращался, разглядывал трофей и любовался им, другой гусь улизнул. Мы к таким потерям относимся спокойно и, конечно же, при этом всегда честно и усердно ищем подранков. Только подошли с добытыми трофеями к скрадкам — в небе появилась стая гусей. Замерли, ждем. Я маню, они идут на облет, а мы за скрадками — не успели спрятаться во внутрь — сейчас нас заметят и свернут. И вдруг один гусь отделяется от стаи и летит на меня в штык — стреляю дуплетом, он долго планирует и падает. Запоминаю ориентир, нахожу и приношу белолобого.
— Александр Васильевич, ну вот и компенсировали потерю.
— Поздравляю, уже налито!
— За охоту, за весну, за удачу!
В эту поездку меня удивила и конечно порадовала одна закономерность. Гусей относительно мало, но зато они очень охотно шли на профиля и манок, а может, это и было причиной, потому что их мало. А когда я два вечера охотился на них один и хорошо маскировался, о чем расскажу ниже, к моим профилям даже подсаживалось несколько стай.
А началось все так. Предыдущим вечером пошли мы с Василичем на тягу. Рядом с домом протекает речка и ее березово-ольховая пойма, по обе стороны которой поля, является замечательным коридором пролета вальдшнепов во время тяги из одного лесного массива в другой. Люблю я тягу за ее созерцательность, за ее необыкновенную поэзию. Стоишь, слушаешь и смотришь на это трогательное великолепие весны и как бы растворяешься в этой удивительной красоте. " Даже в прекраснейших своих грезах человек не может вообразить ничего прекраснее природы" — так сказал французский поэт Ламартин, и только находясь на тяге, я в это верю, потому что, как и все живое в это время я взбудоражен и ошеломлен торжеством жизни.
Как ни прозрачен весенний лес, в нем охотник ограничен в зрительном пространстве, но его дополняет пространство звуковое. Там, на далеких разливах слышится призывное кряканье уток, крики куликов и чаек, с пойменного болотца "блеяние" бекасов, а из полей гомон гусей. Весь лес наполнен песнями зябликов и дроздов, зарянок и горихвосток. И, о чудо, поют соловьи! С незапамятных времен для средней полосы соловьиный день приходится на 15 мая, а тут уже в первой декаде месяца они щелкают, заливаются трелями, создавая неповторимые по красоте песни.
Северные вечера длинные до начала тяги было не меньше часа, и я отправился побродить по полям вдоль поймы, в надежде определить место вечерней кормежки гусей, которые периодически напоминали о себе спокойным и довольным гомоном, доносившимся с какого — то одного поля. После двух жарких солнечных дней земля заметно позеленела, на опушках зацвела сине — лиловая хохлатка, а на сухих прогреваемых склонах — фиалка, хотя по оврагам еще лежал снег. Поднявшись на высокое поле, я долго любовался распахнувшимся простором. Над поймой проносились стремительные утки. Над низким лугом летал кулик перевозчик и издавал свои тревожные звуки "тири -тити -тири -тити". Тетерева, видимо после кормежки полетели прятаться в лес, да большой кроншнеп заулюлюкал и спланировал за холм. А вот и загоготали гуси. За лесополосой огромная стая круто закружила, сломалась, и в лучах прямого заходящего солнца было хорошо видно, как гуси, следуя друг за другом, винтом опускались в поле. Значит, подсаживались к своим.
На следующий день, после полдника, мы, с Александром Василичем начали осуществлять нашу задумку. Взяли с пашни, от скрадков половину профилей, связали несколько охапок соломы в брезентовый узел, погрузили в машину и поехали на место вечерней кормежки гусей. Это оказалась большая мелководная лужа из талой воды на жнивье, видимо водопой, обильный помет вокруг которой наглядно доказывал о постоянной присаде здесь гусей. Егерь Николай Масенков, помню, нам рассказывал, как браконьеры ставили капканы именно вокруг таких луж с талой водой. Но вольные собаки здешних деревень всегда первыми хватали попавшихся в капканы и орущих на всю округу гусей. Браконьерство прекратилось.
Лужа находилась в восьмидесяти метрах от лесополосы и, конечно же, делать скрадок с этой стороны нельзя, к такому участку у гусей более повышено внимание — близость леса их всегда беспокоит. А вот другая сторона от лужи высокая продуваемая и сухая — очень удобное место для засады. Мы расставили профиля и в двадцати метрах от них начали сооружать скрадок. Расстелили солому, брезент, я лег, положив, справа ружье и перед собой патроны, Василич засыпал меня соломой, пожелал "ни пуха" и в предвкушении моей удачи довольный уехал. А я, наоборот, испытывал сочувствие к своей наивности. Поначалу, у меня даже появилось желание встать и уйти на другое поле и понаблюдать оттуда, как будут реагировать на профиля гуси и сядут ли к ним? Но меня удержало то, что одни профиля без манка могут не сработать, да и только при этом выборе у меня появится возможность добыть трофей. Остаюсь. И маскировка у меня хорошая, по высоте и цвету я на поле не выделялся, к тому же я был в камуфляжном костюме и камуфляжной шляпе, даже и сползет где солома — не беда. Было сухо, тепло светило солнышко, пели жаворонки.
Я периодически приподнимал голову вместе с соломой, которая была на шляпе, и медленно делал панорамный обзор. Вот слева низко и быстро пролетели тетерева — петухи и сели на молодые березки. А справа что за шум? Это через поле идет лиса — ее с резкими криками атакуют два чибиса, большой кроншнеп и веретенник. Рыжая делает вид, что эта ругань к ней не относится и даже голову не поднимает. Первоклассные виртуозы чибисы чуть за уши ее не хватают, тяжелый кроншнеп заходит в атаку как бомбардировщик и, не долетая до кумушки метра два, разворачивается.
Смелее всех оказался веретенник, он единственный из птиц, который клевал лису, и я за него переживал. Но вскоре плутовка ушла в кусты, и птицы от нее отстали. В лесополосе, напротив профилей, на верхушке березы сидела ворона. Она изредка подлетала к фанерной стае и возвращалась на свое место, как бы обдумывая непонятное ей явление. Подлетала и возвращалась, подлетала и возвращалась. В это время ветер свалил один гусиный профиль, и мне необходимо было его поправить, а вставать так не хотелось, но ворона мне так надоела, что при очередном ее подлете к профилям я по мальчишески дерзко вскочил и крикнул — каррр! Ворона со страху чуть не упала, она резко остановилась в воздухе, растерзанная, как после попадания в нее заряда дроби, развернулась на 180 градусов и улетела навсегда. Но скоро пришлось ужаснуться и мне.
Боковым зрением сквозь солому я увидел, как низко, мимо березок, на которых недавно сидели тетерева, прямо на меня летел снеговик. Это оказался лебедь, он проплыл словно белый пароход над профилями и сел за ними. Лебедь грациозно постоял некоторое время с высокоподнятой головой, видимо в целях безопасности, и хотел, уж было, чем — то заняться, но на него напали два чибиса — лисогона. Было забавно видеть, как лебедь, при каждой их атаке опускал голову к земле, как бы кланяясь хозяевам.
Эта процедура ему, конечно же, надоела, и он улетел. Загоготали гуси — я поднял голову и обомлел. Это огромная вчерашняя стая приближалась прямо к профилям из — за лесополосы и опять без облета, винтом, стала опускаться прямо на меня. Играя, с крыла на крыло крупные сильные птицы, снижались и садились вокруг — слева, справа, спереди и сзади.
Это было ошеломляющее зрелище — я оказался в центре стаи. Чтобы лишить себя соблазна стрелять по сидячим, я вскочил, когда еще не все птицы сели на поле — столько много их было. Им навстречу рванулась армада взбудораженных ужасом гусей, словно их подкинуло взрывом. С диким отчаянным гоготом и бешеным хлопаньем крыльев белолобые рванулись вверх в спасительную высоту неба. После дуплета четыре гуся грузно упали среди профилей на золотую стерню. Я успел перезарядиться, но стрелять больше не стал, зачем портить королевский дуплет.
Владимир Киселев
Видео — "Правильная охота на гуся"