На кабанов

Сегодня кабаны от нас безнаказанно ускользают. То они пройдут мимо загонщиков, а то, как благородные олени, нагло уйдут через открытое поле. И вот последний загон, в окладе верных двадцать голов. Егерь на снегу прутиком начертил план: вот здесь в низинке нужно поставить верного стрелка – здесь переход, а в чапыжнике расставить стрелков почаще. Слева, знаете, поверху лежит труба газопровода. Здесь беспокоиться не стоит, мы и сами ее обходили… Все активно обсуждали план предстоящей охоты, ошибаться нельзя – день кончается.

Кто кого

Кабаны, наверное, тоже сейчас на другом конце оклада обдумывают, как им действовать при надвигающейся опасности, а когда опасность станет явной, они, исходя из обстановки, примут единственно правильное, по их понятию, решение и пойдут напролом туда, куда наметили. Но вот куда?
Мы начали последний решающий загон, учтя все.

Все кабаны ушли через трубу газопровода – мы только руками развели.

Чудище

День выдался солнечный и морозный, но в лесу тихо и тепло. В первом же загоне мы обложили крупного секача. Все охотники в предвкушении опасной охоты вставали на номера восторженно – возбужденные с внимательными серьезными глазами. Я, как капитан команды, вместе со старшим егерем поставил стрелков на номера, подбадривая молодых охотников. Егерь ушел в загон, а я встал на последний номер.

— Хоп – хоп. Ого – го – го. Пошел, пошел, стронули! – кричат загонщики.
Но тихо, ни одного выстрела, и вот уже старший егерь выходит из загона. Молча, мы пошли с ним от стрелка к стрелку разбираться, и все охотники пристраивались за нами следом.

На первом номере стоял щупленький пожилой человек в огромных валенках. Стоял сбоку от пушистой заснеженной елочки, с другой стороны которой прошел секач, оставив огромные, почти лосиные следы. Егерь, как увидел следы, заорал:
— Это что? Лицензию закрою! Я зверя выставил, выставил, моя работа закончена.
— А я не видел. — Как не видел? – опешил егерь. – Такой сарай и не видел? Я зверя, как в зоопарке выставил, а он притих у елочки, пеньком прикинулся.

Мы все молча, вопросительно обступили охотника.
— Вы уж простите, я, как увидел это чудище, ружье двумя руками к себе прижал и оцепенел… Не дай, Бог, стрельнуть по такому… Он бы меня разорвал, как газету.
После бурного смеха до слез даже и егерь подобрел.
— Вы бы видели ребята, какое это чудище царское ложе соорудил у прикормочной площадки: из лапника, веточка к веточке. На снег не ляжет – царь! Ладно, пойдемте в четвертый обход, к речке, у меня запас имеется.

За раненым секачом

Еще вчера была печальная слякоть, напитанное легкой грустью тепло, а к вечеру опустились облака, зашумел лес, с деревьев слетели последние листья, измученные ветром, и повалил густой, как сметана, снег.
Утром все преобразилось, стало по праздничному светло, снежная свежесть опьяняла и бодрила! Мы добирали раненого секача. Пять собак (одна уже ранена) так и не могли его остановить, но, и не теряли из вида, а мы, охотники, каждый в отдельности подстраивались под гон.

Я перешел овраг, забрался наверх и слышу, — гон идет на меня! Я замер весь во внимании, широко открыв рот, чтобы лучше слышать – заснеженный лес сильно глушит звуки. Точно, на меня! Вперед! Но вскоре я остановился, как у стены, у густой заснеженной посадки. Уже рядом голосят собаки. Вдоль посадки, слева, тянется тропинка, и ее с воем перелетает гончак. Я снял ружье с предохранителя, присел на корточки, чтобы не мешали заснеженные ветки, и направил стволы вдоль тропинки, ожидая кабана. А он из посадки вылетает прямо на меня! Я вправо развернуться не успеваю, прыгаю назад и в полете стреляю. Кабан отпрянул от меня в сторону и помчался дальше, оставив щетину от задетой пулей холки.

— Хорошо, что еще так обошлось, вспомнил я слова сына, невредимым поднимаясь с тропинки.
Мой сын, когда ему было годика три, баловался за обедом и упал вместе со стулом на пол, а на него упал поднос с супом, кашей, салатом и компотом. Он встал с пола и сказал:
— Хорошо, что еще так обошлось.

Мы его расцеловали и отмыли.

Он и она

Деды, умники, высыпали дробь из магазинных патронов и вставили пули. Свинья, раненая такими пулями, шла, плевалась легкими, кровяные куски которых медленно оседали на снегу, делая розовые лунки, а мы никак не могли ее добрать, хотя и видели в ельнике и на болоте. И мы бы ее добрали, да, видно, спятивший секач пошел по ее следам и своими скидками и путаницей следов уводил нас от нее, давая затянуться ее ранам. В сумерках, в мелком ельнике, мы, окончательно запутавшись, все это бросили, как есть и ушли на трассу, на шоссе – хоть на попутках, да доехать бы до дома, не ночевать же в этом диком, холодном лесу.

На следующий день запорошило, мы долго кружили в лесу, разбирая следы, гадая, где он, а где она, а может, остался только он. И лишь на краю леса четко обозначилась пара выходных следов от уходящих рядом зверей через огромное заснеженное поле.

В полях

Я договорился по телефону с Правлением Клинского охотхозяйства об отстреле кабана на потравах, по так называемой охранной лицензии, и меня попросили приехать в пятницу тридцатого июля в деревню Задний двор к егерю Филатову Геннадию Петровичу.

В пятницу, вечером мы с сыном и приятелем были у егеря в деревне. В доме Геннадия Петровича уютная гостиница с отдельным входом, а в саду большой стол, за которым мы и беседовали.

— Вы уж извините, — начал егерь, — в эти выходные охоты не будет. Приезжайте, пожалуйста, в следующую пятницу. Волки сейчас охотятся на кабанов, около десятка сеголетков зарезали.
— Геннадий Петрович, а как они на них охотятся. Ведь у вас такие огромные поля.

Кабаны обычно выходят с поля входным следом, вот тут их поджидают волки. Кабанята очень послушные, идут сзади матери. Если она чухнет, кабанята замирают, как изваяния: у кого лапка поднята, у кого мордашка в землю – не шелохнутся. Мамаша тронется, и они оживают. Волки пропускают свинью, а кабанята никогда не свернут со следа матери и волки это прекрасно знают.

Егерь помолчал, а потом вежливо спросил:
— Вам, наверное, приходилось стрелять кабанов?
— А как же!
— А то в прошлом году в это же время приезжал с лицензией спортсмен – стендовик. Я ему говорю: «Подождите, пожалуйста, неделю, все кабаны в кукурузе, и пока ее не скосят, они оттуда не уйдут. И загоном выгонять пробовали – не смогли выгнать. Вы уж подождите».

Нет, не захотел ждать. «Зачем мне – говорит, ждать да лишний раз приезжать». Выписал я ему путевку, и он полез в кукурузу. Я приготовил ружье и вот за этим столом сижу, пью чай. Жду. Слышу выстрелы, сажусь на коня — и в кукурузу. Кричу – кричу, кричу – кричу – наконец – то откликнулся. Подъезжаю. Стоит спортсмен, ружья нет, губы трясутся, и спрашивает меня, как выйти из кукурузы к деревне.

Я говорю: «Это я, егерь, а где ваше ружье? «Не знаю», — отвечает. Я его вывел на дорогу и стал объезжать кукурузное поле. Хорошо, что уже много скосили, и уже на третьем кругу я нашел ружье. Оказалось, спортсмен на выходе с поля нарвался на гурт голов семьдесят, и кабаны подумали, что их опять хотят выгнать, побежали в глубь кукурузы через спортсмена. Он пару раз выстрелил, ружье бросил и бежать. Больше он не приезжал. На охоту надо идти с любовью к природе, а иначе нельзя. Любишь стрелять — иди на стенд. А человек любит то, что хорошо знает. Если природа для тебя дом родной – вот тогда ты охотник!

Через неделю мы приехали снова. На закате безрезультатно просидели в овсе, а рано утром на краю огромного пшеничного поля Геннадий Петрович расставил нас на номера и укатил на мотоцикле делать загон.

Справа встал мой приятель Леня, слева метрах в ста и глубже в поле помощник егеря Юра, и в центре я с сыном. Сережа проходил кандидатский стаж и стоял сзади меня без ружья. Пшеница низкая, до калена, присядешь – сокращается обзор, а стоишь – уж очень выделяешься, но кабан больше полагается на слух и обоняние, а уж затем на зрение, и мы решили стоять. Я зарядил в оба ствола патроны с пулями, а Сергею дал охотничий нож. Мы замерли.

Ужас! На нас с сыном несется на бешеной скорости черный, на глазах растущий кабан. Кажется, это чудовище ничем не остановить, но я поднимаю ружье, и кабан виртуозно тормозит метрах в сорока от нас и становится левым боком. Я мгновенно стреляю, кабан содрогнулся и молнией помчался, как стоял, по ходу к лесу между мной и Юрой.

Я сопровождаю его стволами и вижу, как Юра упал в пшеницу, давая мне возможность выстрелить второй раз, но я, конечно же, не стреляю – опасно. И когда кабан перепрыгивал канаву у самого леса, Юра стреляет его влет. Моя пуля попала выше передней лопатки, а другая, Юрина, рядом, но с другой стороны, и обе навылет. Мы с трудом погрузили кабана в коляску мотоцикла. Юра сел за руль, а я на заднее сидение, и мне пришлось за ухо держать кабана, чтобы его огромная голова не болталась и не скинула меня с мотоцикла.

Когда мы неслись по деревне, старушки крестились, а мальчишки замирали от удивления, и раннее летнее солнце весело подмигивало нам сквозь пышные кроны дымчатых ив.

Владимир Киселев

Видео: Лайки загнали кабана (Белоруссия)