Под созвездием Вальдшнепа

Первого вальдшнепа я услышал совсем рядом и стал торопливо оглядываться, пытаясь его увидеть. Долгожданное хорканье то приближалось, то отдалялось от меня. Интуитивно я чувствовал, что это не к добру. Он внезапно вылетел прямо на штык, обогнув высокую березу.

Вальдшнеп, охотана вальдшнепа

Юрка и другие

В нашей семье не было охотничьих традиций, хотя отец любил рыбную ловлю и с детства приучал меня к ней. Когда я заканчивал школу, в мои руки попала книга довоенного издания с яркой картинкой на бумажной обложке. Картинка была цветной: тонко, до перышка прорисованный вальдшнеп, слегка накренившись в полете, тянул на фоне малинового заката. Мне нравилось подолгу его рассматривать. Юношеское воображение смутно подсказывало сырой холодок лесной низины, кружащие голову запахи и звуки весеннего леса, нетерпеливое ожидание выстрела.

Своего первого вальдшнепа я добыл в Тверской, тогда Калининской области. Удаче предшествовали многочисленные досадные промахи на предыдущих охотах. В этот раз было все иначе, хотя после моего дуплета вальдшнеп продолжал лететь над поляной, как ни в чем не бывало. «Опять промах!» — с горечью подумал я, опуская ружье. Но через пару секунд птица, словно задумавшись, остановилась в полете. Еще через мгновенье она начала падать с распластанными крыльями, кружась, как осенний лист. Я долго держал на ладонях еще подрагивающего длинноклювого кулика в серовато-охристом оперении, и радости моей не было предела. Еще бы! Вот она, птица-мечта, вернувшаяся ко мне из далекого послевоенного детства!

На охотничьей базе трофей был детально рассмотрен. Оказалось, что он необычно крупен, размером с хорошего чирка. Вальдшнепы, добытые другими охотниками, рядом с моим казались птенцами. Объяснить этот случай пока еще никто не смог — вальдшнеп умеет хранить свои тайны. Я был преисполнен гордости, как будто размеры вальдшнепа свидетельствовали о моем охотничьем умении.

Один из охотников, все звали его Юркой, наблюдал мои восторги с нескрываемой усмешкой. Это был жилистый узкоплечий верзила лет 30 с сильной, слегка сутулой спиной. Короткая стрижка, цепкий прищур сероватых глаз и ладная хищная стать видавшего виды человека. Примечательны были его руки — самодельный перстень белого металла на указательном пальце, густая татуировка до локтей, слегка прикрытая рыжеватым пухом. И отдыхал он как-то необычно, по-зековски сидя на корточках с сигаретой в зубах. Среди знакомых охотников Юрка пользовался авторитетом вожака, но держался особняком.

В отличие от других, Юрка ни минуты не терял даром. Я не помню его нормально спящим в постели. Вот он в полночь бежит на залив проверять сети. Обратно, облепленный рыбьей чешуей, он тащит туго набитый мокрый мешок и попутно азартно торгуется с падким на выпивку егерем Серегой о дележе рыбы. Для Юрки Серега — Сергей Сергеевич по первому дню знакомства — вообще не егерь. Так, младший напарник с правом совещательного голоса. Потом Юрка быстро и ловко стряпает себе на печи ужин, как-то легко и естественно потеснив при этом других. Обычно это аппетитно приготовленная похлебка из дичи и испеченные на железном листе лепешки. Покончив с этим, он достает из мешочка несколько грецких орехов и давит их крепкими пальцами — это на третье. Теперь спать? Нет, куда там, дел по горло. Ночью он пройдет 14 км лесом до известного ему мохового болотца и возьмет очередного глухаря. Потом бегом — времени итак в обрез — помчится на ближайший тетеревиный ток. По пути, даже в темноте, Юрка тоже не зевает — ружье наготове и глаз по-совиному зорок.

День-другой Юрка приглядывался ко мне, как к новичку. Потом, тронув за плечо как старого знакомого, сказал:
— Пошли в сарай, я тебе настоящую дичь покажу…

В сарае на перекладине висела и впрямь удивительная связка дичи. Это был результат недюжинного юркиного умения и не менее бессовестного браконьерства. Кряковые утки, иссиня-черные тетерева, два темно-пепельных глухаря, белый линяющий заяц с окровавленным боком, рябчики, голуби-сизари, больше десятка чибисов… Видя мое изумление, Юрка покровительственно заключил:

— Вот так-то, паря. Так что плюнь на своего вальдшнепа и иди ко мне в долю. Настоящее дело сварим, не пожалеешь. Хорошее мясо возьмем, домой не стыдно будет показаться. А ты, я вижу, ничего, парень крепкий…

Почему для браконьерской охоты на лося Юрка выбрал именно меня, я смутно догадывался. Думаю, ему нужен был послушный напарник, в чьих глазах Юрка был бы кумиром и с которым можно не церемониться при любом исходе дела. Его знакомые для этой роли явно не годились.

На вальдшнепа, я, разумеется, не плюнул и к Юрке в долю не пошел.

Много лет спустя, проходя в Москве мимо отделения милиции, я глянул на витрину «Их разыскивает милиция». На фотографии под надписью «Опасный преступник» увидел знакомое лицо. Юрка или не он? Годы добавили в это лицо столько непохожести, но этот взгляд и этот рот… У Юрки над бровью, помнится, был небольшой шрам. А здесь? Фотография была нечеткой и окончательного ответа на вопрос не давала. Имя тоже не сходилось, преступника звали Василий. А, может быть, имя Юрка тоже было вымышленным? По неисповедимой воле судьбы это произошло в первых числах апреля, когда я уже собирался на весеннюю охоту.

Однажды я остановился в полузаброшенной деревеньке Вологодской области. Есть у нас еще такие обиталища. Забытые Богом, миром и неизвестно чем живущие. Хотя, впрочем, есть чем — чахлый огородец с лебедой по самые плечи да полторы курицы во дворе.

— Валешнем интересуешься? Да у нас их — пруд пруди. Одолели, проклятые. Прошлой осенью выхожу, слышь, с грибами из леса, а они на сухих березах стаями сидят. Черным-черно! Галдят по-своему, — увлеченно жестикулируя, рассказывал один из старожилов, приютивший меня в своей покосившейся от времени избе.
— Это, наверное, грачи или вороны, — попробовал уточнить я.
— Ты что! — обиделся собеседник. — Да я эту ворону сто лет знаю. А эти другие, у них голос потоньше и перо не так серо…

Разумеется, этот разговор из разряда курьезных. Вальдшнепы не «галдят» и на деревья не садятся. Они тянут по вечерам или в предрассветных сумерках с характерным цирканьем и хорканьем. И не осенью, а весной. Иногда в начале лета. Задумчиво и немного торжественно облетает лесной кулик края полян и зарастающих порубок. Вальдшнепа также привлекают берега лесных ручьев, овраги и просеки. Часто он тянет на кромке старого леса, но пересекает его неохотно.

Сельские жители, люди наблюдательные, в массе своей почти не знают вальдшнепа. Деревенские охотники хотя и стреляют на тяге, но делают это попутно, между прочим. Практичный ум русского крестьянина так и не одолел противоречия между звучным иностранным названием этой птицы и скромным его носителем. Какая-то рыжеватая птаха размером с дрозда! Смех, да и только. Стоит ли время тратить и бить ноги ради пары таких «клювов»? Другое дело, заяц или, хотя бы, утка…

Как не любить эту весеннюю сказку — охоту?! Сколько раз зимними вечерами под унылые причитания вьюги за окном вспоминал я прошлые и загадывал будущие вальдшнепиные тяги. И вот, наконец, эти долгожданные дни наступали. Вырвешься из душного тесного города на просторы полей, переполненные птичьим многоголосьем и пронизанные неуловимо-свежими запахами талой воды и просыпающейся земли. Едва перейдешь поле и ступишь на знакомую тропинку, мягко пружинящую под ногой, забот и неприятностей как не бывало. Ты снова молод и полон жизненных сил. Тропинка вьется в ельнике, пахнущем прогретой солнцем хвоей.

Только редкие шапки снега под еловыми лапами, как следы растаявшей Снегурочки, напоминают об ушедшей зиме.

Наконец в прогалах старого леса засветилась заметная сеча. Вот и знакомые приметы: высокий пень возле скрытого ольховыми зарослями ручья и березовый подрост по краям поляны, год от года набирающий силу. Теперь пора остановиться, остудить разгоряченное быстрой нетерпеливой ходьбой лицо и прислушаться к птичьему гомону. Весело, по-молодому, стучит в висках кровь. Хорошо послушать сладкие трели певчих дроздов или поиграть с кукушкой в считалку. Что как повезет, и накукует она на целую жизнь? Сколько там, на часах? Есть еще время…

Охотничий жребий

Есть у меня давний приятель Руслан. Человек надежный и охотник замечательный, но одну особенность имеет — очень переживает, когда на охоте его обстреляешь. А уж если у него полная неудача, а у напарника успех, мрачнее мрачного становится. Я не против дружеского соревнования, только обижаться на охоте — самое никудышное дело. Охотничья удача касается всех участников, а не только того, кто лучше стрелял. Таков неписанный закон настоящей спортивной охоты. Руслан это отлично знает, да вот справиться с самим собой никак не может. Вот мы и придумали игру — по всякому интересному поводу на охоте жребий тянуть. Получается и весело, и не так обидно, когда проигрываешь.

На весенней охоте мы такими приметами пользуемся. Если поля еще в снегу, а из перелетных птиц только жаворонки над проталинами вьются, есть шансы успеть на валовый пролет вальдшнепа, или вал. Случалось за один такой вечер больше десятка вальдшнепов увидеть, а уж пять-семь точно на выстрел налетят. Когда на полях остается мало снега, а по просохшим дорогам трясогузка за мушками гоняется, вал обычно на спаде. Ну, а если над оттаявшими полями чибисы вовсю улыкают, а на поросших сосной песчаных взгорках позванивают лиловые колокольцы сон-травы, — вал прошел, и хорошей тяги не жди. В лучшем случае, местного вальдшнепа на тяге увидишь, которого и стрелять, по правде говоря, жалко.

Этой весной мы с Русланом выбрались на тягу только в 20-х числах апреля. Над полями, местами поросшими молодой зеленью, переливалось птичье многоголосье. У самого леса, завидев нас издали, взвилась пара чирков. Они сорвались легко, не расколов синего зеркальца воды, на котором сидели. Селезень — он был покрупнее – шел корпуса на три позади утки. В их стремительном полете с частыми ударами упругих крыльев был не столько испуг, сколько безотчетная сила и ликующая свобода. Птицы сделали широкий круг над полем и вернулись к болотцу. В последний момент они раздумали садиться и круто взмыли над лесом.

Перейдя по жердям извилистую, заросшую тальником речку с весело шумящей прибылой водой, мы, наконец, выбрались на лесную дорогу. Весна была в разгаре. На старых сухостойных деревьях пестрые дятлы, как нарядные барабанщики праздничного оркестра, без устали выбивали брачную дробь. Им вторили зяблики, серебристые трели которых одна за другой сыпались с густых еловых ветвей. Из лесной чащи струился волнующий запах талой воды и хвои, в который вплеталось еще что-то неуловимо нежное, напоминающее аромат свежего огурца.

На месте ежегодной стоянки быстро поставили палатку, зарядили костер. Я сбегал к ближайшему овражку и на его топком берегу нарвал горсть душистых почек дикой смородины — лучшей приправы для походного чая не придумаешь. Это Руслан научил меня с толком и удовольствием проводить в лесу на весенней охоте по двое-трое суток кряду, не бегая впотьмах после каждой зори на автобус или электричку. До начала тяги было еще довольно времени.

Приятель подошел ко мне, в его глазах прыгали веселые чертики:
— Тяни жребий! — он протянул свою кепку, в которой лежали две свернутые бумажки.

Я вытащил «место № 2» и крепко приуныл. Это место считалось никудышным. За последние два года там едва протянуло три вальдшнепа. Обычно мы вставали на тягу в широком устье лесного ручья, заросшем мелким березняком и черной ольхой. Доставшееся Руслану «место № 1» на кромке старого леса определенно было лучшим. В прошлом году он на этом месте, несмотря на плохую погоду, пять раз по вальдшнепу стрелял.

— На охоте важен не столько результат, сколько сам процесс. Ведь не за птичьими тушками мы, в конце концов, приехали, — назидательно произнес Руслан, подавляя распиравшую его радость.
«Хорошо тебе рассуждать», — подумал я с откровенной завистью. В эти минуты я чувствовал себя боксером, проигравшим бой еще до выхода на ринг, в раздевалке.

Быстро собравшись, мы стали расходиться по местам.

Голубоватой пеленой опустились легкие весенние сумерки. Лес стал строже и таинственнее, деревья теснее сплелись ветвями. Заметно посвежело. Над болотистым мелколесьем без устали пикировал и вновь набирал высоту невидимый токующий бекас, наполняя воздух тревожными вибрирующими звуками. Певчие дрозды еще некоторое время оживленно перекликались на верхушках молодых елей, а потом с шумом перелетели поляну, где я стоял, и, наконец, затихли в ее дальнем углу.

Часы показывали половину девятого. До начала тяги оставалось добрых полчаса томительного ожидания. Чтобы как-то отвлечься, я глядел на остывающий в тонких сизых тучах закат и старался думать о чем угодно, кроме охоты. Хорошо думалось о доме, где остались родные добрые лица и где ждут моего возвращения. О работе, о делах, теперь казавшихся такими важными и интересными. Но лучше всего думалось …ни о чем. Как же хороша жизнь, если в ней есть минуты блаженного покоя и вдохновенного бездействия! Такие же манящие и безотчетные, как любимая музыка. Вот звучит, зовет куда-то эта вечная мелодия, медленная и величественная… Вплетаются все новые голоса, мелодия набирает силу, становится гимном радости и весны. Потом она дробится, почти исчезает и вновь возвращается. Но теперь звучит задумчивая мелодия, тонкая и ускользающая. Продлись, мгновенье…

…Первого вальдшнепа я услышал совсем рядом и стал торопливо оглядываться, пытаясь его увидеть. Долгожданное хорканье то приближалось, то отдалялось от меня. Интуитивно я чувствовал, что это не к добру. Он внезапно вылетел прямо «на штык», обогнув высокую березу. Я, перегорев в ожидании, сделал нервный дуплет, уже во время выстрелов понимая, что позорно промазал. Вальдшнеп, вильнув в полете, «улетел помирать», а я, оступившись, потерял равновесие и набрал в сапог холодной воды. Какая досада! Но главная беда была в другом. В правом стволе ружья со сверловкой получок крепко застряло оторванное дульце картонной гильзы, и все мои попытки освободить от него ствол казались безуспешными. Напрасно я срезал и очищал от листьев прямые ивовые ветки, одна другой лучше, используя их как шомпол. Меня мог выручить только зубчатый экстрактор, но я его оставил дома. Безотказная двустволка-ижевка 12 калибра на время охоты превратилась в жалкую одностволку. Мое праздничное настроение сменилось ощущением горькой неудачи.

Но нет безвыходных положений, а есть отчаявшиеся люди. Левый ствол с чоковой сверловкой — это не так уж мало, если не спешить с выстрелом и отпустить дичь чуть подальше. Что-то в этом роде твердил я себе, пытаясь собраться и использовать малейший шанс. И он представился! Второй вальдшнеп с мягким басовитым хорканьем и звонким цирканьем неторопливо потянул через поляну метрах в 30 от меня. «Мягче, мягче дави на спуск! Не останавливай стволы!» — стучало в висках, и я еще до выстрела понял, что все получится. После выстрела вальдшнеп по инерции врезался в ствол сухой ели и упал за высокой кочкой. Теперь бегом к добыче! Через минуту желанный трофей, еще подрагивая, висел у меня на поясе. От плохого настроения не осталось и следа.

Было уже довольно темно, когда я заметил вальдшнепа, протянувшего над дальним краем поляны. После выстрела мне показалось, что он стал падать, заваливаясь на крыло. Мало надеясь на успех, я все-таки решил обшарить окрестные кусты. В сумерках даже с фонариком бывает нелегко обнаружить упавшую птицу. Вдруг справа от меня что-то резко трепыхнулось рядом с лесной лужей, затем еще раз. Вальдшнеп!

Еще не осознав до конца свалившуюся на меня удачу, я вернулся на нашу стоянку. Руслан уже разжигал костер. Я знал, что ему за вечер не довелось выстрелить ни разу. Престижное «место № 1» сыграло с ним злую шутку. Приятель молча осмотрел мою добычу.

— Ну, с полем тебя, — с видимым усилием выговорил он, пожимая мне руку.

Наступило долгое молчание. Руслан с хмурой сосредоточенностью подкладывал хворост в костер, временами становясь на колени, чтобы раздуть огонь. Со стороны могло показаться, что он бьет земные поклоны всесильному богу огня, прося его послать желанное тепло. Наконец, первая колеблющаяся волна сухого жара лизнула наши лица и руки. Неверные блики огня выхватили из темноты лицо Руслана, заострив черты и придав ему выражение суровой скорби, как на портретах Рембрандта.

До чего же притягателен яркий, исходящий жаром костер, окруженный загадочной темнотой и таинственными звуками весеннего леса! И хоть узнаешь среди этих звуков и жутковатое уханье филина, и протяжное воркованье витютня, и мелодичный переклик гусиных стай, в ночной вышине спешащих на север, ощущение чуда все равно не проходит.

Мы все так же молча раскладывали у костра закуску. Потом Руслан достал из рюкзака два небольших серебряных стаканчика, которые всегда брал на охоту, и стал наливать в них водку. Приближался торжественный момент, когда по старинной охотничьей традиции предстояло чокнуться «на кровях». А я все не знал, как мне разговорить товарища. Вдруг костер стрельнул горящим угольком, и бумага, которая была нашим столом, задымилась. Руслан попытался потушить ее и неосторожным движением опрокинул стаканчик. Это сломало, наконец, лед молчания.

— А, черт! — вырвалось у Руслана. — Если не везет, то уж до конца… Впрочем, это мелочи жизни. Сегодня — ты, завтра — я. Не в этом дело…

Я хотел поддержать разговор, но он жестом остановил меня.

— Знаешь, за что я поднимаю тост? — произнес Руслан. — За счастливый охотничий жребий, который выпал нам в жизни, за всю эту красоту! — его голос странно дрогнул. Он хотел добавить еще что-то, но не сумел. Вместо слов он широко взмахнул рукой, как бы соединяя нас с безбрежным миром.

Я добавил в костер соснового валежника, и веселые языки огня раздвинули темноту, осветив унизанные седым лишайником стволы сказочных деревьев. Стайки ярких искр стремительно взмыли вверх, на время смешавшись со звездами, которые задумчиво и строго мерцали над нами, обещая назавтра ясную погоду.

Репин Борис Николаевич
Источник

Оцените статью