Моя жизнь в лесу и дома

Начало в №1–8/2010
* * *
В начале мая, по насту, я решил затащить на землянку Глухого новую печку, но больше всего, конечно, хотелось пробежать по Исаковке в это веселое время! Когда возвращался, при переходе через реку снег под лыжами вдруг осел и я оказался по пояс в воде. Лыжу подвернуло течением, и меня потащило под лед. Сбросить лыжу я не мог: юксы были накрепко привязаны к самодельным бродням.

Оставалось только одно: уцепиться за собаку! Мертвой хваткой я схватил кобеля за ногу, потом перехватился другой рукой. От страха Шарик взревел и, упираясь, потащил меня из промоины. Дальше лед оказался, на мое счастье, крепким. Беда с водой для меня в том маршруте не закончилась. Когда переходил через Енисей, и до берега оставалось не более двухсот метров, раздался глухой, тяжелый «выстрел» и по льду с визгливым свистом побежала трещина. Меня охватил страх: Енисей пошел! Я мчался к берегу что есть мочи. Впереди меня, сбоку бежали новые трещины. Между льдинами пошли разводы. Я дожидался, когда льдины сойдутся, и перепрыгивал. Берег был уже близко, быстро «ехал» мимо меня. По нему бежали люди. В самом конце села льдина, на которой я плыл, притерлась к берегу и поползла на него с глухим скрежетом. Я спрыгнул, отскочил от скрежещущей, шевелящейся льдины и попал в руки галдевших людей. На берегу, где я только что находился, хаотично начали расти торосы. Где-то раздавались выстрелы. По старой традиции, в селе стреляли из ружей, когда начинался ледоход.
На другой день в конторе меня позвали к директору. Александра Ивановна «поздравила» со счастливой высадкой на берег и сообщила, что я занаряжен в бригаду из трех человек для рыбалки на реке Напариной.
 

ОХОТА НА РЫБАЛКЕ
Устье этой небольшой спокойной реки, впадавшей в Енисей всего в нескольких километрах выше Исаковки, поздно замерзало осенью и рано открывалось весной. Это и явилось причиной, определившей название реки.
В длинном коридоре здания рыбозавода мы с напарником целую неделю готовили сети. Работа оказалась для меня знакомой. Сначала сажали дель на хребтину и заводили сеть в раму. Потом привязывали пенопластовые поплавки, которые вызывали у нас особое восхищение: пенопласт в ту пору в Ярцеве был диковинкой. Местные рыбаки на поплавки для сетей всегда использовали бересту и сосновую кору, которые после каждой установки сетей требовали просушки.
Нас завезли с поклажей на катере к реке и высадили на узкую полоску галечной отмели выше устья Напариной. По Енисею еще шел лед, и подвозивший нас катер вилял из стороны в сторону, выбирая на воде наиболее чистые разводы. Выше того места, где нас высадили, на берегу громоздилась целая гора из ледяных торосов.
Вторая половина мая. Еще не открылась навигация. Ясное солнышко днем и легкие морозы по ночам. Докучливые свадебные хлопоты бурундуков, бегавших в разных направлениях у самой палатки, безбоязненно забиравшихся на наши вещи — мотки веревок, мешки с сетями, перевернутую вверх дном лодку. Веселый перестук дятлов, острый, чистый свист озабоченных весенней любовью рябчиков, трескучий крик обрадовавшейся дневному теплу кедровки. Тайга, еще укрытая толстым слоем снега, осевшего от первого тепла и схваченного по утрам легким, уже просевшим настом, расправляла свои объятия спешившей к ней с юга весне.
Ставить сети еще не время, нужно было подождать, когда пронесет лед. Мои напарники занялись заготовкой рябчиков. Стоило отойти чуть в сторону от нашего лагеря, всего несколько сотен метров вдоль поймы Енисея, посвистать в манок и со всех сторон летели и торопливо бежали по гладкому насту одурманенные весной петушки. Беспрестанно щелкала «мелкашка», наполнялся битыми серенькими птичками мешок (на местном наречии «куль»), и охотник тащил свою добычу на стан. Вытряхивал безжизненно уронивших головки и крылья птиц на снег, оправлял, укладывая рядками в снежную ямку, накрывал брезентом, засыпал снегом, на который сверху настилался пихтовый лапник. В такой яме птица надежно сохранялась до той поры, когда ее можно было вывезти и сдать заготовителю.
Я в этом промысле не участвовал, чувствуя подступавшую неловкость перед беззащитной птицей, занимался ловлей налимов на удочки. Однако от приготовленных к обеду рябчиков не отказывался. Голод — не тетка, а рыба — не мясо…
 

Удочки на налимов ставил на мелководье, как раз в том месте, где Напарина входила в Енисей. На конец капроновой нитки привязывал плоский голыш, выше него — два крючка, на которые цеплял кусочки рыбы. Ставил в ряд три таких удочки. Иногда попадался ленок или небольшой таймень, но это было очень редким явлением. Налимы ловились хорошо, и за неделю я наморозил их не меньше пятидесяти килограммов.
Через неделю мы завели в небольшой залив, из которого выгнало лед, первые две сети. Улов оказался весомым, и началась рутинная работа с сетями, рыбой, лодкой. Все обошлось благополучно. На Енисее началась навигация, прошел первый теплоход, за ним самоходки, и за нами прибыл катер.
Плата за работу на весновке оказалась не слишком высокой, и я пожалел, что не поучаствовал в охоте на рябчиков, которые дали моим напарникам неплохой доход. Мораль семью не кормит. Но прошли годы моей работы в лесу, и я, встречая серенькую птичку, реагирующую на близость обнаруженного ею человеческого существа беспокойной трелью, как бы мысленно оправдываю себя в том, что не решился стрелять этих беззащитных в весеннюю пору петушков в далекой сибирской тайге, за тысячи километров от теперешнего места моей работы. А семья выжила и благополучно, слава Богу, существует.
Мы сдали сети на склад рыбозавода и после обоюдных расчетов в бухгалтерии получили заработанные деньги.
Мне предложили поработать лето пастухом в совхозе «Молоковский». Помимо обычной пастушеской работы я как профессиональный охотник должен был заниматься охраной стада от нападения медведей. Для этой работы меня, собственно, и нанял совхоз. Так в моей трудовой книжке появилась запись о работе по договору в совхозе «Молоковский». В эту свою пастушескую кампанию, заряжая порох из трех гильз в две (из-за слабого заряда советских перестраховщиков по охотничьему нарезному оружию — «как бы чего не вышло!»), зачастую не слезая с коня, я отстрелял пять медведей, которых сами же медведи и съели. Из нашего стада за долгих два месяца звери не взяли ни одного животного.

ТАЙМЕНИ И ОСЕТРЫ
Новый сезон я решил провести на побережье Енисея, на участке, где давно никто не охотился, напротив деревни Танково. Осенью, в самом начале охотничьего сезона, по правому берегу Енисея в двух-трехкилометровой зоне идет так называемый «береговой» соболь, и охота с собакой может оказаться весьма результативной. Сама охота с собакой, живая, подвижная, азартная, никак не может сравниться по привлекательности и эмоциональности с работой на капканах, и я тешил себя надеждой провести интересную осеновку. С энтузиазмом взялся за строительство избушки и «срубил» ее ближе к устью реки Вороговки, всего в сотне шагов от берега Енисея, переправив из Танкова нужные для строительства материалы. В августе я приехал в Танково с женой и сыном. Это было замечательное время проживания семьей в безлюдной деревне, без общества людей с их правилами, ограничениями, лицемерием. Без радио, вещавшего то, что нужно было правителям государства для формирования в обществе страха перед законом и повиновения принимаемым «решениям». Я ловил рыбу на самолов, сходил несколько раз в Кутукас за ленками и хариусом. Поймал несколько осетров, поставив самолов под опечек ниже устья Кутукаса. А стерлядь ловилась «на ручье» — на самом стрежне реки, ближе к правому берегу, как раз на линии судоходных створов.
Однажды, проверяя самолов, я уже выбрал половину снасти, собрал с десяток килограммовых стерлядок, и тут хребтину самолова повело в сторону. Что-то попалось на крючок. У меня уже был подобный случай, когда на самолов зацепилось напитавшееся водой утонувшее бревно – «топляк». Потом хребтину повело в другую сторону, под лодку. Я начал осторожно выбирать снасть, неспешно перебирая крючки и переставляя балберку, которой хребтина крепилась за нос лодки, удерживая ее строго против течения. Из-под лодки вдруг вынесло течением белое, с желтизной, брюхо крупного осетра! Такую рыбину нужно было брать особым образом, чтобы положить ее в лодку и не подцепиться самому на острый крючок. Я отпустил хребтину самолова так, чтобы осетр был как раз посередине лодки, взял багорчиком рыбу чуть ближе к хвосту, на случай, если осетр ударит хвостом, и рывком, без задержки, ввалил рыбину в лодку. Из воды рыба идет легко, а вытащенная, вдруг становится тяжелой — эта истина рыбакам известна. Осетр по весу оказался не меньше тридцати килограммов. Как он попался «на ручье», где, как правило, держалась стерлядь, мне было непонятно. Сел он на течении, всего на три крючка и не оборвал тонкие «стерляжьи» симки! Тоже загадка. Но, видимо, было ему суждено попасть ко мне в лодку.
 

Случилось так, что в доме другой рыбы, кроме осетровых, не было. Жена, отпробовав в охотку жареной икры, наотрез отказалась в другой раз брать в рот это кушанье, мотивируя свой отказ чрезмерной жирностью блюда. Не стала также есть стерлядь и осетрину: «пахнет». Но в нашем доме это была если не единственная, то основная еда, а ближайший магазин располагался за тридцать километров против течения — в Никулине. «Поймай щуку или какую-нибудь другую рыбу». Ловить «другую» рыбу я не мог, так как на это не было времени. Взял «мелкашку», пошел за деревню, за час настрелял двенадцать рябчиков и принес привередливой жене. Сам я с удовольствием в завтрак, обед и ужин потреблял рыбу в различном виде, не испытывая при этом каких-либо неудобств. Напомнил Светлане ее первое знакомство с рябчиком. Впервые я принес домой трех таких птиц в первую осень, когда мы только начали жить в Ярцеве. Светлана осталась обрабатывать их, а я пошел в магазин за хлебом. Когда вернулся домой, в доме стоял крепкий запах березовой почки. Сразу стало ясно, что жена сварила рябчиков, не вытащив у них набитые березовыми почками зобы. Боровая птица к тому времени уже перешла на зимнее питание. Конечно, я тех рябчиков с удовольствием съел. Жена отказалась, но получила кулинарный урок по обработке боровой дичи.
Вороговка — довольно крупная река, которая известна местным жителям как водоем, богатый ленком, тайменем, хариусом и сигом. В ней водились особенно крупные таймени. Вход в реку перегораживал порог с единственным местом для провода лодки — на сливе по правому берегу. Порог как будто стоял на страже этой чудной реки. Напротив слива из-под бурлящей воды торчала «спина» громадного камня. Так что, спускаясь вниз через слив, нужно было не только знать об этом камне, но и проявить особое умение, чтобы вовремя развернуть лодку и не налететь на камень на большой скорости. При сплаве слив буквально выбрасывал лодку за порог.
Не раз мне рассказывали, что в Вороговке можно было увидеть целую стаю крупных рыбин, стоило только взобраться на скалу по правому берегу реки у Синего плеса, всего километрах в семи от устья.
В первый раз в Вороговку я попал почти случайно. Выполняя пастушескую работу в Танкове, я начал строить избушку на другой стороне реки. По карте от того места, где я работал, до устья Вороговки было всего с десяток километров. Прошел туда на ветке. Вытащил лодку на берег и пошел вверх по этой, как мне показалось, шумной и большой реке. Вышел к порогу. Вода кипела, разбивалась на отдельные потоки, сыпала брызгами, крутила за порогом мощными водоворотами, гудела басом, то наплывая низким, тугим звуком, то ослабляя его. Над порогом, подсвеченная солнцем, висела маленькая разноцветная косынка радуги. У меня были с собой моток толстой лески и тяжелая блесна «ложка». Я прицепил блесну и несколько раз забросил ее с руки в водовороты пониже порога. Ничего не клюнуло. Спустился чуть ниже и снова бросил. Через два заброса взялся небольшой, килограмма на два, таймень. Выловил таким образом еще двух тайменей. Подцепил их на срезанную ветку и уже намеревался пойти к лодке, твердо решив при первой же возможности выбраться на эту загадочную реку. В этот момент сверху бесшумно скользнула через порог лодка-ветка. Завидев меня, лодочник пристал к берегу. Я подошел. В ветке лежал таймень длиной около полутора метров, рядом — кучка ленков и несколько тайменей килограмма по три-четыре. Мужчина вышел из лодки. Познакомились. Рыбаком оказался радиотехник из поселка Ворогово. В этой реке он не в первый раз, за четыре выхода поймал трех тайменей от пятнадцати до двадцати килограммов. Оказалось, что он ловит их на большую пробку, обтянутую шкуркой белки. К приманке привязывает два больших тройника. Рассказал о том, что была поклевка, при которой тройник оказался сломанным челюстями тайменя. В другой раз таймень так схватил приманку, что разорвал шкурку белки, но на крючок не попался. Я, как завороженный, смотрел на огромную рыбину и думал, что когда-нибудь смогу поймать такую же. Мы распрощались. Мужчина сел в лодку, развернулся и быстро покатился вниз. По тому, как он ловко работал веслом, я заключил, что долбленка для него посудина привычная. Ветка — особая лодка, которая требует определенных навыков в ее управлении.
В Танково я научился особым образом готовить стерлядь. Рыба укладывалась в бочку плотно, слой за слоем, и каждый слой очень круто пересыпался крупной солью-размолом. Сверху накладывался кружок с тяжелым гнетом. На кружок ставилась палочка, на которой делалась отметина по краю бочки. Рыбу в бочку можно было добавлять в течение трех дней. После этого каждый день на палочке нужно было оставлять отметку (палочка «садилась»): рыба просаливалась, отдавала сок, уплотнялась, придавленная гнетом. Как только палочка-контроль останавливалась, а происходило это на пятый-седьмой день, рыбу нужно было вытащить из бочки и уложить в дощатые ящики, которые убирались в подполье, в сухое прохладное место. Можно было убрать и в ледник, замечательное приспособление местных старожилов. Ледники устраивались в ямах. Зимой в них особым образом намораживался лед: насыпали в яму снег, уплотняли его, поливали водой и промораживали. Потом яму укрывали, оставляя люк, и использовали для хранения рыбы и прочей продукции. Ледники широко использовались местным населением с незапамятных времен. Просоленная таким способом стерлядь имела особое, как бы подвяленное мясо и оставалась малосольной.

Продолжение следует
Валентин ПАЖЕТНОВ
Художник Вадим ГОРБАТОВ
Журнал "Охотничий двор" № 9 (сентябрь) 2010 г.

Оцените статью