К 1 сентября — Детям о лошадях: Методика урока по рассказу Б.Васильева «Великолепная шестерка»

К 1 сентября - Детям о лошадях:  Методика урока по рассказу Б.Васильева «Великолепная шестерка»

Как воспитать в детях ответственность, внимательность и сочувствие к другим? К 1 сентября мы продолжаем мы продолжаем серию "Детям о лошадях". Учитель русского языка и литературы из Кемерово Надежда Васильевна Ромашкина предлагает свою методику проведения урока-мастерской по рассказу Б.Васильева "Великолепная шестерка". Равнодушие – тяжкая болезнь души".

Основная проблема урока: 

  • взаимоотношение человека и природы;
  • вопрос о совести, спор совести и равнодушия.

Основные ценности, входящие в тему урока:    

  • понимать, что отношение к животным – один из критериев нравственности; равнодушие, жестокость по отношению к окружающим – это прямой путь бездуховности.

Цели и задачи урока:

  • формирование устойчивой мотивации к чтению;
  • постижение нравственных проблем;
  • формирование умения выражать собственную позицию;
  • создание на уроке теплой атмосферы человеческого общения, средством которого выступает литература как искусство слова.

Структура урока:

  • Индукция. Адаптация к теме урока, вхождение в проблему.
  • Проблемный вопрос.
  • Социоконструкция. Работа в группах.
  • Социализация. Предоставление учащимися своих работ.
  • Разрыв. Новое видение поступков героев.
  • Рефлексия. Подведение итогов.

Оборудование урока:

  • Портрет Б.Васильева.
  • Тексты рассказа «Великолепная шестерка».
  • Видеоролики о лошадях.

Ход урока

I. Индукция.

Продолжаем изучение рассказа «Великолепная шестерка». На уроке мы попытаемся осмыслить и понять поступки детей и поведение взрослых из пионерского лагеря.

Какие проблемы поднимаются автором в рассказе «Великолепная шестерка»?

Учащиеся записывают на доске:

  • равнодушия и бережного отношения к окружающим;
  • ответственности за тех, кого мы приручили;
  • вопрос о совести, о равнодушии.

II. Проблемный вопрос.

Это серьезные нравственные проблемы.

Я сорвал цветок – и он увял.
Я поймал мотылька – и он умер я у меня на ладони.
И тогда я понял, что прикоснуться к красоте
Можно только сердцем.

Кто из героев рассказа может прикоснуться к окружающей красоте сердцем?

Кто растопчет эту красоту?

лошади

III. Социоконструкция. Видеоролик «Лошадки».

Какие ассоциации у вас возникают при слове «лошадь»?

  • красивое животное, тепло, иппотерапия, гармония, отвага, стойкость, сила и гордость, любовь, нежность, одиночество, мощь, смелость, свобода, полет, русское поле, удивительные глаза…

Можно ли быть равнодушным к такому животному?

Что скрывается за названием «Великолепная шестерка»?

Задания по группам. 

1 группа. Дети.

  • Как чувствовали себя верхом на лошадях мальчишки?
  • Почему они так странно себя называли?
  • Какую характеристику дает детям Кира Сергеевна?
  • Как вы оцениваете их поступок? Можно ли их оправдать?
  • Какими они вырастут?

2 группа. Взрослые из пионерского лагеря.

  • Какие чувства вызывают эти взрослые?
  • Что их более всего тревожило в посещении милиционера и Петра Дементьевича?
  • Почему они так отнеслись к старому человеку?
  • Что для них главное в жизни?

3 группа. Взрослые (милиционер и Петр Дементьевич).

  • Нарисуйте портрет молодого лейтенанта.
  • Почему инвалид так раздражал Киру Петровну?
  • Зачем они пришли в пионерский лагерь?
  • Как ветеран относился к своим лошадкам? Почему он умер?
  • Нашел ли понимание у Киры Сергеевны милиционер? Охарактеризуйте его поведение.

4 группа. Лошади.

  • Что чувствовали лошади во время бешеной скачки?
  • Как выглядели лошади?
  • Почему милиционер поправил Киру Сергеевну: не умерли, а пали?
  • Какие качества отмечает ветеран у лошадей?
  • В каких известных вам рассказах звучит боль за лошадей?

IV. Социализация. Группы представляют свои наработки.

Примерные ответы:

1 группа.

  • Клевое дельце – скачка. Вперед, вперед, только вперед!
  • Подражают настоящим ковбоям.
  • Надежда 21 века, «великолепная шестерка»: Валера – математик, неоднократный победитель олимпиад; Игорек – техническое чутье, по телевизору показывали; Славик – второй Карпов, надежда области, а возможно, и всего Союза; Дениска – полиглот, овладел тремя языками.
  • Отзывы, протоколы, почетные грамоты – письменный стол ломился от них.

Но! «Вонзи шпоры в бока». Нет в характеристике душевных качеств.

  • Равнодушные, беспечные, оставили лошадей на привязи, хотя деревенские отпускают их на ночь в поле пастись. Поступили не по-человечески. Так и не узнали о своей беспечной халатности.

2 группа.

  • Работники лагеря вызывают чувство негодования.
  • Их испугал приход милиционера, а инвалид раздражал.
  • Кира Сергеевна думает о переходящем знамени, о том, чтобы не запятнать честь лагеря, о своей карьере.
  • Дико звучат ее слова: «Никто не забыт и ничто не забыто».
  • Проводят патриотическое воспитание для галочки: возложение цветов к мраморному памятнику погибшим.
  • Живой инвалид с тяжелым орденом их раздражает. Физрук ведет себя по отношению к ветерану оскорбительно, развязно, цинично; указывает ему на неправильную речь, а у самого речь примитивна.
  • Вожатая брезгливо: он алкоголик. Конечно, прежде был героем. (Как будто не замечает увесистого ордена на впалой груди. Похоже, на ее пышной груди место только галстуку).
  • Бессердечные, бездушные, карикатурные. Только, увидев фотографии мертвых лошадей, растерялись. Смотрели с ужасом. В этом есть и их вина: физрук не дослушал ребят перед их отъездом, ушел готовить шашлыки.
  • Кира Сергеевна изорвала фотографии и смыла в унитазе их клочки. Дала деньги старику, хотя знала, что пить ему нельзя, главное, чтобы не рассказывал о случившемся.
  • Черствые, не чувствуют чужой боли, не понимают, что никакие льготы не заменят простое человеческое участие, тепло человеческого сердца. Они не заслуживают звания «человек».

3 группа.

  • Юный лейтенант, как из старшего отряда.
  • Старательно и негромко изложил причины появления; очень спокойно, уверенно.
  • Старики да дети всем родня: этому меня бабка еще в зыбке учила.
  • Оберегает инвалида, ухаживает за ним.
  • Понимает, что работники лагеря – бессердечные люди, поэтому понимания у них не найдешь.
  • Петр Дементьевич – маленький, худой, облезлый старичок, в сентетической, застегнутой на все пуговицы рубашке; мятые брюки; большие ступни; беспрестанно моргающие глазки.
  • Почетный колхозный пенсионер, герой войны, бывший разведчик – за шестого языка получил орден; весомый орден качнулся на впалой груди, отразив позолоченный лучик, как будто крикнув: я живой, я здесь.
  • Благодарно уткнулся в плечо; большие лошадиные слезы; вздохнул, будто старая, уставшая лошадь; умер от тоски.
  • Очень любил лошадей – они для него смысл жизни.
  • Он всем дедом приходится, это колхозный дедушка. Но у работников пионерского лагеря живой герой никаких чувств не пробудил, уж очень неказистый на вид, даже весомый орден не помог.

4 группа.

  • Лошадиный галоп тяжел и неуверен; лошадиные сердца выламывают ребра; из лошадиных глоток рвется надсадный хрип.
  • Теперь машины ласкают, а коней бьют. Все никак до добра дожить не могут. Не успевают. Кони, коники.
  • Кучум – гнедой, статный, спас старика. Сивый Старик, больной, жалел Пульку, древнюю кобылку.
  • Животные оказались заботливее и человечнее людей. Кони погибали по-человечьи.
  • Они похожи с Петром Дементьевичем – они сжились: старые, беспомощные, костлявые, так и не дожившие до хорошей жизни.

V. Этап. Разрыв. 

  • «Бывают пятна и на мраморе. Но ведь благородный мрамор остается благородным и тогда, когда на него падает тень», – говорит Кира Сергеевна о мальчишках, гордости коллектива, уверенно защищая их.
  • Просто забыли про лошадей, которых накануне отъезда привязали к деревьям!
  • Просто оказались чуть беспечны!
  • А так ли безобидны эти качества? Равнодушный – безразличный, безучастный. Беспечный – беззаботный, то есть без заботы о ком-либо, о чем-либо.
  • Великолепная шестерка коней преподала урок человечности «великолепной» (по мнению работников лагеря) шестерке мальчишек, только жаль, что они так и не узнают об этом. Кира Сергеевна смоет это позорное пятно в унитазе.
  • Люди, которых ничего не волнует, отвратительны.
  • Финал рассказа трагичен вдвойне: мальчишки так и ничего не узнали о том, что по их беспечности погибли лошади, а вслед за ними умер и старик Прокудов. Не почувствовали своей вины и взрослые из пионерского лагеря. Их холодные сердца не смогли растопить даже фотографии мертвых лошадей.

лошадь

VI. Рефлексия.

Б. Васильев – художник трагического, он выбирает ситуации экстремальные, порой жестокие, пишет страдания сквозь собственную боль (А. Дементьев).

  • Какой урок вынесли из чтения этого рассказа?
  • Как надо относиться к тем, кто живет рядом с нами?

Примерные ответы.

  • Сегодня на уроке я понял, что природа тоже живое существо, которое способно любить, страдать, жалеть, как человек.
  • Рассказ учит быть чутким и внимательным к чужой боли.
  • Через отношение к лошади выявляется характер человека, что он за существо.
  • В рассказе я почувствовал боль писателя за утрату веры в высокие идеалы, тревогу за человека и окружающую среду.
  • Кони не просто очеловечены. Они наделены той высокой нравственной силой, благородством, каких начисто лишены люди из пионерского лагеря.

VII. Домашнее задание.

Эссе «Равнодушие – преступная болезнь души».

Надежда Васильевна Ромашкина

***

Борис Васильев. Великолепная шестерка

Kони мчались в густом сумраке. Ветви хлестали по лицам всадников, с лошадиных морд капала пена, и свежий нешоссейный ветер туго надувал рубашки. И никакие автомашины, никакие скутера, никакие мотоциклы не шли сейчас ни в какое сравнение с этой ночной скачкой без дорог.

— Хелло, Вэл!

— Хелло, Стас!

Пришпорь, Роки, своего скакуна! Погоня, погоня, погоня! У тебя заряжен винчестер, Дэн? Вперед, вперед, только вперед! Вперед, Вит, вперед, Эдди! Приготовь кольт и вонзи шпоры в бока: мы должны уйти от шерифа!

Что может быть лучше топота копыт и бешеной скачки в никуда? И что из того, что худым мальчишеским задам больно биться о костлявые хребты неоседланных лошадей? Что из того, что лошадиный галоп тяжел и неуверен? Что из того, что лошадиные сердца выламывают ребра, из пересохших глоток рвется надсадный хрип, а пена стала розовой от крови? Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?

— Стой! Да стой же, мустанг, тпру!.. Ребята, отсюда — через овраг. Дырка за читалкой, и мы — дома.

— Ты молодец, Роки.

— Да, клевое дельце.

— А что делать с лошадьми?

— Завтра еще покатаемся.

— Завтра — конец смены, Эдди.

— Ну так что? Автобусы наверняка придут после обеда!

Автобусы из города пришли за второй лагерной сменой после завтрака. Водители торопили со сборами, демонстративно сигналя. Вожатые отрядов нервничали, ругались, пересчитывали детей. И с огромным облегчением вздохнули, когда автобусы, рявкнув клаксонами, тронулись в путь.

— Прекрасная смена, — отметила начальник лагеря Кира Сергеевна. — Теперь можно и отдохнуть. Как там у нас с шашлыками?

Кира Сергеевна не говорила, а отмечала, не улыбалась, а выражала одобрение, не ругала, а воспитывала. Она была опытным руководителем: умела подбирать работников, сносно кормить детей и избегать неприятностей. И всегда боролась. Боролась за первое место, за лучшую самодеятельность, за наглядную агитацию, за чистоту лагеря, чистоту помыслов и чистоту тел. Она была устремлена на борьбу, как обломок кирпича в нацеленной рогатке, и, кроме борьбы, ни о чем не желала думать: это был смысл всей ее жизни, ее реальный, лично ощутимый вклад в общенародное дело. Она не щадила ни себя, ни людей, требовала и убеждала, настаивала и утверждала и высшей наградой считала право отчитаться на бюро райкома как лучший руководитель пионерского лагеря минувшего сезона. Трижды она добивалась этой чести и не без оснований полагала, что и этот год не обманет ее надежд. И оценка «прекрасная смена» означала, что дети ничего не сломали, ничего не натворили, ничего не испортили, не разбежались и не подцепили заболеваний, из-за которых могли бы снизиться показатели ее лагеря. И она тут же выбросила из головы эту «прекрасную смену», потому что прибыла новая, третья смена и ее лагерь вступил в последний круг испытаний.

Через неделю после начала этого завершающего этапа в лагерь приехала милиция. Кира Сергеевна проверяла пищеблок, когда доложили. И это было настолько невероятно, настолько дико и нелепо применительно к ее лагерю, что Кира Сергеевна рассердилась.

— Наверняка из-за каких-то пустяков, — говорила она по пути в собственный кабинет. — А потом будут целый год упоминать, что наш лагерь посещала милиция. Вот так, мимоходом беспокоят людей, сеют слухи, кладут пятно.

— Да, да, — преданно поддакивала старшая пионервожатая с бюстом, самой природой предназначенным для наград, а пока носившим алый галстук параллельно земле. — Вы абсолютно правы, абсолютно. Врываться в детское учреждение…

— Пригласите физрука, — распорядилась Кира Сергеевна. — На всякий случай.

Покачивая галстуком, «бюст» бросился исполнять, а Кира Сергеевна остановилась перед собственным кабинетом, сочиняя отповедь в адрес бестактных блюстителей порядка. Подготовив тезисы, оправила идеально закрытое, напоминающее форму темное платье и решительно распахнула дверь.

— В чем дело, товарищи? — строго начала она. — Без телефонного предупреждения врываетесь в детское учреждение…

— Извините.

У окна стоял милицейский лейтенант настолько юного вида, что Кира Сергеевна не удивилась бы, увидев его в составе первого звена старшего отряда. Лейтенант неуверенно поклонился, глянув при этом на диван. Кира Сергеевна посмотрела туда же и с недоумением обнаружила маленького, худого, облезлого старичка в синтетической, застегнутой на все пуговицы рубашке. Тяжелый орден Отечественной войны выглядел на этой рубашке столь нелепо, что Кира Сергеевна зажмурилась и потрясла головой в надежде все же увидеть на старике пиджак, а не только мятые штаны да легкую рубаху с увесистым боевым орденом. Но и при вторичном взгляде ничего в старике не изменилось, и начальник лагеря поспешно уселась в собственное кресло, дабы обрести вдруг утраченное равновесие духа.

— Вы — Кира Сергеевна? — спросил лейтенант. — Я участковый инспектор, решил познакомиться. Конечно, раньше следовало, да все откладывал, а теперь…

Лейтенант старательно и негромко излагал причины своего появления, а Кира Сергеевна, слыша его, улавливала лишь отдельные слова: заслуженный фронтовик, списанное имущество, воспитание, лошади, дети. Она смотрела на старого инвалида с орденом на рубашке, не понимая, зачем он тут, и чувствовала, что старик этот, в упор глядя беспрестанно моргающими глазками, не видит ее точно так же, как она сама не слышит милиционера. И это раздражало ее, выбивало из колеи, а потому пугало. И она боялась сейчас не чего-то определенного — не милиции, не старика, не новостей, — а того, что испугалась. Страх нарастал от сознания, что он возник, и Кира Сергеевна растерялась и даже хотела спросить, что это за старик, зачем он здесь и почему так смотрит. Но эти вопросы прозвучали бы слишком по-женски, и Кира Сергеевна тут же задавила робко трепыхнувшиеся в ней слова. И с облегчением расслабилась, когда в кабинет вошли старшая пионервожатая и физрук.

— Повторите, — строго сказала она, заставив себя отвести глаза от свисающего с нейлоновой рубашки ордена. — Самую суть, коротко и доступно.

Лейтенант смешался. Достал платок, вытер лоб, повертел форменную фуражку.

— Собственно говоря, инвалид войны, — растерянно сказал он.

Кира Сергеевна сразу почувствовала эту растерянность, этот ч у ж о й страх, и ее собственная боязнь, ее собственная растерянность тут же исчезли без следа. Все отныне встало на место, и разговором теперь управляла она.

— Скудно выражаете мысли.

Милиционер посмотрел на нее, усмехнулся.

— Сейчас богаче изложу. У почетного колхозного пенсионера, героя войны Петра Дементьевича Прокудова угнали шестерых лошадей. И по всем данным, угнали пионеры вашего лагеря.

Он замолчал, и молчали все. Новость была ошарашивающей, грозила нешуточными осложнениями, даже неприятностями, и руководители лагеря думали сейчас, как бы увернуться, отвести обвинение, доказать чужую ошибку.

— Конечно, кони теперь без надобности, — вдруг забормотал старик, при каждом слове двигая большими ступнями. — Машины теперь по шаше, по воздуху и по телевизору. Конечно, отвыкли. Раньше вон мальчонка собственный кусок недоедал — коню нес. Он твой хлебушко хрумкает, а у тебя в животе урчит. С голодухи. А как же? Все есть хотят. Это машины не хотят, а кони хотят. А где же возьмут? Что дашь, то и едят.

Лейтенант невозмутимо выслушал это бормотание, но женщинам стало не по себе — даже физрук заметил. А был он человеком веселым, твердо знал, что дважды два — четыре, а потому и сохранял в здоровом теле здоровый дух. И всегда рвался защищать женщин.

— Чего мелешь-то, старина? — добродушно улыбнувшись, сказал он. — «Шаше», «шаше»! Говорить бы сперва выучился.

— Он контуженый, — глядя в сторону, тихо пояснил лейтенант.

— А мы не медкомиссия, товарищ лейтенант. Мы — детский оздоровительный комплекс, — внушительно сказал физрук. — Почему считаете, что наши ребята угнали лошадей? У нас современные дети, интересуются спортом, электроникой, машинами, а совсем не вашими одрами.

— Шестеро к деду ходили неоднократно. Называли друг друга иностранными именами, которые я записал со слов колхозных ребят… — Лейтенант достал блокнот, полистал. — Роки, Вел, Эдди, Ден. Есть такие?

— В первый раз… — внушительно начал физрук.

— Есть, — тихо прервала вожатая, начав буйно краснеть. — Игорек, Валера, Андрей, Дениска. Это же великолепная шестерка наша, Кира Сергеевна.

— Этого быть не может, — твердо определила начальница.

— Конечно, бред! — тотчас подхватил физрук, адресуясь непосредственно к колхозному пенсионеру. — С похмелюги, отец, поблазилось? Так с нас где сядешь, там и слезешь, понял?

— Перестаньте кричать на него, — негромко сказал лейтенант.

— Поди, пропил коняг, а на нас отыграться хочешь? Я тебя сразу раскусил!

Старик вдруг затрясся, засучил ногами. Милиционер бросился к нему, не очень вежливо оттолкнув при этом вожатую.

— Где у вас уборная? Уборная где, спрашиваю, спазмы у него.

— В коридоре, — сказала Кира Сергеевна. — Возьмите ключ, это мой личный туалет.

Лейтенант взял ключ, помог старику подняться.

На диване, где сидел инвалид, осталось мокрое пятно. Старик дрожал, мелко переставлял ноги и повторял:

— Дай три рубля на помин, и господь с ними. Дай три рубля на помин…

— Не дам! — сурово отрезал милиционер, и оба вышли.

— Он алкоголик, — брезгливо сказала вожатая, старательно повернувшись спиной к мокрому пятну на диване. — Конечно, прежде был герой, никто не умаляет, но теперь… — Она сокрушенно вздохнула. — Теперь алкоголик.

— А ребята и вправду лошадей брали, — тихо признался физрук. — Мне перед отъездом Валера сообщил. Что-то он еще тогда про лошадей говорил, да отозвали меня. Шашлыки готовить.

— Может быть, признаемся? — ледяным тоном поинтересовалась Кира Сергеевна. — Провалим соревнование, потеряем знамя. — Подчиненные примолкли, и она сочла необходимым пояснить: — Поймите, иное дело, если мальчики украли бы общественную собственность, но они же не украли ее, не так ли? Они покатались и отпустили, следовательно, это всего лишь шалость. Обычная мальчишеская шалость, наша общая недоработка, а пятно с коллектива не смоешь. И прощай знамя.

— Ясно, Кира Сергеевна, — вздохнул физрук. — И не докажешь, что не верблюд.

— Надо объяснить им, что это за ребята, — сказала вожатая. — Вы же недаром называли их великолепной шестеркой, Кира Сергеевна.

— Хорошая мысль. Достаньте отзывы, протоколы, Почетные грамоты. Быстренько систематизируйте.

Когда лейтенант вместе с притихшим инвалидом вернулись в кабинет, письменный стол ломился от раскрытых папок, Почетных грамот, графиков и схем.

— Извините деда, — виновато сказал лейтенант. — Контузия у него тяжелая.

— Ничего, — великодушно улыбнулась Кира Сергеевна. — Мы тут обменялись пока. И считаем, что вы, товарищи, просто не в курсе, какие у нас ребята. Можно смело сказать: они — надежда двадцать первого века. И, в частности, те, которые по абсолютному недоразумению попали в ваш позорный список, товарищ лейтенант.

Кира Сергеевна сделала паузу, дабы работник милиции и непонятно для чего привезенный им инвалид с так раздражающим ее орденом могли полностью уяснить, что главное — в прекрасном будущем, а не в тех досадных исключениях, которые пока еще кое-где встречаются у отдельных граждан. Но лейтенант терпеливо ждал, что последует далее, а старик, усевшись, вновь вперил тоскливый взор свой куда-то сквозь начальницу, сквозь стены и, кажется, сквозь само время. Это было неприятно, и Кира Сергеевна позволила себе пошутить:

— Бывают, знаете, пятна и на мраморе. Но ведь благородный мрамор остается благородным мрамором и тогда, когда на него падает тень. Сейчас мы покажем вам, товарищи, на кого пытаются бросить тень. — Она зашуршала бумагами, разложенными на столе. — Вот например… Например, Валера. Прекрасные математические данные, неоднократный победитель математических олимпиад. Здесь копии его Почетных грамот, можете ознакомиться. Далее, скажем, Славик…

— Второй Карпов! — решительно перебил физрук. — Блестящая глубина анализа, и в результате — первый разряд. Надежда области, а возможно, и всего Союза — говорю вам как специалист.

— А Игорек? — робко вставила вожатая. — Поразительное техническое чутье. Поразительное! Его показывали даже по телевизору.

— А наш изумительный полиглот Дениска? — подхватила Кира Сергеевна, невольно заражаясь восторженностью подчиненных. — Он уже овладел тремя языками. Вы сколькими языками владеете, товарищ милиционер?

Лейтенант серьезно поглядел на начальницу, скромно кашлянул в кулак и тихо спросил:

— А ты сколькими «языками» овладел, дед? За шестого орден-то дали, так вроде?

Старик задумчиво кивнул, и весомый орден качнулся на впалой груди, отразив позолотой солнечный лучик. И опять наступила неуютная пауза, и Кира Сергеевна уточнила, чтобы прервать ее:

— Товарищ фронтовик вам дедом приходится?

— Он всем дедом приходится, — как-то нехотя пояснил лейтенант. — Старики да дети — всем родня: этому меня бабка еще в зыбке учила.

— Странно вы как-то объясняете, — строго заметила Кира Сергеевна. — Мы понимаем, кто сидит перед нами, не беспокойтесь. Никто не забыт, и ничто не забыто.

— Мы каждую смену проводим торжественную линейку у обелиска павшим, — поспешно пояснила вожатая. — Возлагаем цветы.

— Мероприятие, значит, такое?

— Да, мероприятие! — резко сказал физрук, решив опять защищать женщин. — Не понимаю, почему вы иронизируете над средствами воспитания патриотизма.

— Я, это… Я не иронизирую. — Лейтенант говорил негромко и очень спокойно, и поэтому все в комнате злились. Кроме старого фронтовика. — Цветы, салюты — это все правильно, конечно, только я не о том. Вот вы о мраморе говорили. Мрамор — это хорошо. Чисто всегда. И цветы класть удобно. А что вот с таким дедом делать, которого еще в мрамор не одели? Который за собой ухаживать не может, который в штаны, я извиняюсь, конечно… да к водке тянется, хоть ты связывай его! Чем он тех хуже, которые под мрамором? Тем, что помереть не успел?

— Простите, товарищ, даже странно слышать. А льготы инвалидам войны? А почет? Государство заботится…

— Вы, что ли, государство? Я же не о государстве, я о ваших пионерах говорю. И о вас.

— И все-таки! — Кира Сергеевна выразительно постучала по столу карандашом. — И все-таки я настаиваю, чтобы вы изменили формулировку.

— Что изменил? — переспросил участковый.

— Формулировку. Как неправильную, вредную и даже аполитичную, если смотреть в корень.

— Даже? — переспросил милиционер и опять неприятно усмехнулся.

— Не понимаю, чего усмехаетесь? — пожал плечами физрук. — Доказательства есть? Нету. А у нас — есть. Получается, что клевету поддерживаете, а это знаете чем пахнет?

— Плохо пахнет, — согласился лейтенант. — Скоро почувствуете.

Он говорил с горечью, без всяких угроз и намеков, но тем, кому он это говорил, слышалась не горечь, а скрытые угрозы. Им представлялось, что участковый темнит, что-то сознательно недоговаривает, и поэтому они опять замолчали, лихорадочно соображая, какие козыри выкинет противник и чем эти козыри следует бить.

— Конь, он как человек, — неожиданно вклинился старик и опять задвигал ногами. — Он только не говорит, он только понимает. Он меня спас, Кучум звать. Статный такой Кучум, гнедой. Счас, счас.

Инвалид встал и начал суетливо расстегивать пуговицы рубашки. Тяжелый орден, обвиснув, раскачивался на скользкой ткани, а дед, бормоча «счас, счас», все еще возился с пуговицами.

— Он что, раздевается? — шепотом спросила старшая пионервожатая. — Скажите, чтоб перестал.

— Он вам второй орден покажет, — сказал лейтенант. — На спине.

Не совладав со всеми пуговицами, старик стащил рубашку через голову и, не снимая с рук, повернулся. На худой, костлявой спине его под левым плечом был виден бурый полукруглый шрам.

— Это зубы его, зубы, — все еще стоя к ним спиной, говорил дед. — Кучума, значит. Контузило меня на переправе, так в воду оба и упали. Я, это, соображения не имел, а Кучум — вот. Зубами за гимнастерку да вместе с мясом, чтоб покрепше. И выволок. И упал сам. Осколком у него ребра выломало, и кишки за ним волочились.

— Какая гадость, — сказала вожатая, став пунцовой, как галстук. — Кира Сергеевна, что же это такое? Это же издевательство какое-то, Кира Сергеевна.

— Одевайся, дед, — вздохнул лейтенант, и опять никто не почувствовал его боли и заботы: все своей боли боялись. — Простудишься, так тебя никакой Кучум больше не вытащит.

— Ах, коник был, ах, коник! — Старик надел рубаху и повернулся, застегиваясь. — Мало живут они, вот беда. Все никак до добра дожить не могут. Не успевают.

Бормоча, он заталкивал рубаху в мятые штаны, улыбался, а по морщинистому, покрытому седой щетиной лицу текли слезы. Желтые, безостановочные, лошадиные какие-то.

— Одевайся, дедушка, — тихо сказал милиционер. — Дай я тебе пуговку застегну.

Он стал помогать, а инвалид благодарно уткнулся ему в плечо. Потерся и вздохнул, будто старая, усталая лошадь, так и не дожившая до добра.

— Ах, Коля, Коля, дал бы ты мне три рубля…

— Родственник! — вдруг торжествующе выкрикнула Кира Сергеевна и резко хлопнула ладонью по столу. — Скрывали, путали, а сами привели юродствующего родственника. С какой целью? Под фонарем ищете, — чтобы виноватого обелить?

— Конечно же это ваш собственный дед! — тотчас же подхватил физрук. — Это ж видно. Невооруженным глазом, как говорится.

— Мой дед в братской под Харьковом лежит, — сказал участковый. — А это не мой, это колхозный дедушка. А кони, которых ваша великолепная шестерка угнала, то его были кони. Колхоз их, коней этих, ему, Прокудову Петру Дементьевичу, передал.

— Насчет «угнали», как вы употребили, доказать еще придется, — внушительно отметила Кира Сергеевна. — Я не позволю чернить вверенный мне детский коллектив. Можете официально заводить «дело», можете, а сейчас немедленно покиньте мой кабинет. Я подчиняюсь непосредственно области и буду разговаривать не с вами и не с этим колхозным дедом, а с соответствующими компетентными товарищами.

— Вот, значит, и познакомились, — невесело усмехнулся лейтенант. Надел фуражку, помог старику подняться. — Пойдем, дед, пойдем.

— Дал бы три рубля…

— Не дам! — отрезал участковый и обернулся к начальнице. — Не беспокойтесь, не будет никакого дела. Кони были списаны с колхозного баланса, и иск предъявлять некому. Ничейные были кони.

— Ах, кони, коники, — завздыхал старик. — Теперь машины ласкают, а коней бьют. И никак им теперь не дожить до жизни своей.

— Позвольте, — Кира Сергеевна растерялась едва ли не впервые в своей начальнической практике, поскольку поступок собеседника не укладывался ни в какие рамки. — Если нет никакого «дела», так зачем же… — Она медленно встала, вырастая над собственным столом. — Как вы смели? Это недостойное подозрение, это… У меня нет слов, но я так не оставлю. Я немедленно поставлю в известность вашего начальника, слышите? Немедленно.

— Ставьте в известность, — согласился лейтенант. — А потом пошлите кого-нибудь конские трупы зарыть. Они за оврагом, в роще.

— Ах, кони, коники! — опять заныл старик, и слезы капали на нейлоновую рубашку.

— Они, значит, что… умерли? — шепотом спросила вожатая.

— Пали, — строго поправил лейтенант, глядя в доселе такие безмятежные глаза. — От голода и жажды. Ваши ребята, накатавшись, их к деревьям привязали, а сами уехали. По домам. Кони все объели, до чего дотянуться смогли: листву, кусты, кору древесную. А привязаны были высоко и коротко, так что и пасть им не удалось: висят там на уздечках. — Он достал из кармана несколько фотографий, положил на стол. — Туристы мне завезли. А я — вам. На память.

Женщины и физрук с ужасом смотрели на оскаленные, задранные к небу мертвые лошадиные морды с застывшими в глазницах слезами. Корявый дрожащий палец влез в поле их зрения, ласково провел по фотографиям.

— Вот он, Сивый. Старый меринок был, хворый, а глянь, только справа все обглодал. А почему? А потому, что слева Пулька была привязана, древняя такая кобылка. Так он ей оставлял. Кони, они жалеть умеют…

— Пойдем, дед! — звенящим голосом выкрикнул лейтенант. — Что ты им объясняешь?!

Хлопнула дверь, затихло старческое бормотанье, скрип милицейских сапог, а они все еще никак не могли оторвать глаз от облепленных мухами лошадиных морд с навеки застывшими глазами. И только когда крупная слеза, сорвавшись с ресниц, ударилась о глянцевую бумагу, Кира Сергеевна очнулась.

— Этих, — она потыкала в фотографии, — спрятать… то есть закопать поскорее, нечего зря детей травмировать. — Порылась в сумочке, достала десятку, протянула, не глядя, физруку. — Инвалиду передайте, он помянуть хотел, уважить надо. Только чтоб милиционер не заметил, а то… И намекните помягче, чтоб не болтал понапрасну.

— Не беспокойтесь, Кира Сергеевна, — заверил физрук и поспешно вышел.

— Я тоже пойду, — не поднимая головы, сказала вожатая. — Можно?

— Да, конечно, конечно.

Кира Сергеевна дождалась, когда затихнут шаги, прошла в личный туалет, заперлась там, изорвала фотографии, бросила клочки в унитаз и с огромным облегчением спустила воду.

А почетный пенсионер колхоза Петр Дементьевич Прокудов, бывший разведчик кавкорпуса генерала Белова, тем же вечером умер. Он купил две бутылки водки и выпил их в зимней конюшне, где до сей поры так замечательно пахло лошадьми.

***

КСК Левадия катание на лошадях

Подробнее о Конно-спортивном комплексе Левадия >>

Другие статьи на тему Детям о лошадях:

 

Оцените статью